Уильяма, наблюдавшего за моими страданиями уже из седла, в этом самом седле от смеха и скрючило.
Я не стал браться за секиру, хотя и очень хотелось.
Чтобы показать рыжему отродью йотунов, что чувством юмора тоже не обделен, я пнул его в живот, и, пока он пытался прокашляться, затянул все, как надо. А когда он в очередной раз попытался откусить от меня кусок, просто съездил ему по морде, и мы нашли общий язык.
Верно, у меня талант к дрессировке.
Думаю, я смог бы укротить даже и восьминогого Слейпнира, получи я его себе под седло.
— «Неплохо», твоя милость, это значит «чуть хуже, чем хорошо». А твои познания я бы оценил где-то между «дерьмово» и «совсем никак».
— Не зуди, Сварти, — лениво отвечал мне Уильям, покачиваясь в седле в такт неспешным шагам коня — На дорогу-то мы вышли? Значит, все-таки я знаю эти леса именно что неплохо! — ему, похоже, путешествие нравилось.
— Три! Три дня мы блуждали по проклятому лесу. Не ты ли, пока мы в путь собирались, всю плешь мне проел речами, как ты торопишься к милой? Знаешь, у нас, на благословленном богами Севере, кормчих, которые знают тресковую тропу так же «неплохо», как и ты, принято выкидывать за борт и бить по голове веслом, когда всплывут.
Я не люблю, с некоторых пор, ночевать в лесу. Неуютно мне тут. Даже в холодной каменной клетушке замка мне лучше спалось. А сейчас, по милости Уильяма, пришлось ночевать в лесах две ночи подряд, и лишь к исходу третьего дня от отбытия из замка, мы вышли снова на дорогу, ведущую к Прилучине. Я же пребывал в расстроенных чувствах, и посему ворчал, осуждая дождливую погоду, рыжую скотину, негостеприимную страну, и Уильяма, который заблудился в трех елках (и я заблудился с ним, за компанию). Причиной душевного смятения было то, что руны так и не дали мне ответ: правильно ли я поступил, что ушел от мастера Ульрика? Не сочтет ли Одноглазый обманом мое нежелание расплачиваться?
Но с другой стороны, коварный старикашка свое золото все же получил, и немало сверх того.
А с третьей — получил он его не от меня, а я Ульрика еще и проклял, чтобы ему жизнь медом не казалась.
По моему разумению мы были в расчете: ложь за ложь, порча за «опыты». А вот если по разумению Отца Битв я остался должником, то он лишит меня удачи.
Такие дела.
Неопределенность меня угнетала.
А я, в свою очередь, угнетал Уильяма, стоически терпевшего мой скверный нрав.
Ладно, что толку брюзжать, приедем в деревню — спрошу руны еще раз. Асы любят упорных.
Но все когда-нибудь кончается, и, наконец, мы достигли логова старого Тома. Не сказать, что он был не рад гостю (Уильям отправился на подворье старосты, наказав придти за ним утром), но смотрел как-то смущенно. Виновато, я бы сказал. В дом, тем не менее, пригласил, дружески похлопав меня по плечу и попросив не побрезговать гостеприимством. Ситуацию прояснила Анна.