Ерохин с товарищами вышел прогуляться.
На улицах оккупированного Гонолулу было тихо и почти чисто – трупы убрали, сгоревшие машины и подрубленные снарядами пальмы оттащили к тротуарам. Кое-где уже и выбитые витрины магазинов прикрывались фанерными щитами.
Михаил гулял и глазел на цветастые вывески. «Кока-кола» и «Пепси», «Лаки страйк» и «Мальборо», «Кэмпбелл» и «Будвайзер».
«Кока-колу» Ерохин пробовал. По цвету как квас, а на вкус… Не понять что, но в нос шибает знатно. Сигареты американские летчики курили с удовольствием, хотя и поругивали – наши крепче.
– Богато живут, буржуи недорезанные, – проворчал Спицын, мускулистый парень невысокого роста – дефицит сантиметров он дополнил 1-м юношеским по боксу.
– Ну, не все ж тут буржуи, – вступился за местных Голубенков, – пролетарии тоже водятся.
– Да все они хапуги, – сказал Бирский, – за доллар свой удавятся. Живут они… Подумаешь! Чего молчишь, Дядь Миш? Выскажись!
Ерохин пожал плечами.
– Мы и в Германии бывали, и во Франции. Там тоже житье не худо. И никакого особенного богатства я тут не замечаю. Квартира или дом? Ничего, скоро и у нас понастроят! Машины? А вы слыхали, что новое авто выпустили, «Победа» называется? Очень даже ничего машинка! Вот закончится война, обязательно куплю.
– Правильно! – поддержал его Голубенков. – И я тоже. На рыбалку буду ездить! Или в лес, по грибы. Ух, я бы сейчас грибочков… жаренных в сметане… Ух!
– Не наелся еще, ухарь?
– Пф-ф! Что б ты понимал в колбасных обрезках!
Выстрел раздался неожиданно, и был он громок, прокатившись эхом по всему бульвару Ала-Моана. Пуля взвизгнула, сбив пилотку Бирского, с тускнущим звоном ударила по чугунному столбу и рикошетировала.
– Вон там! Из того окна!
– За мной!
– А вы не стойте на виду, как мишени!
Дядя Миша живо перескочил бульвар, прокрался по стеночке и ворвался в здорово пограбленный магазин. Что это была за торговая точка, сказать Ерохин затруднялся – тут и лекарства валялись, таблетки рассыпанные, а рядом – лимонад и печенье.
Что к чему?
Углядев деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, Ерохин взобрался по ней, держа в руке ТТ. Следом поднимался Голубенков. Приложив палец к губам, Михаил замер у приоткрытой двери, слыша быстрые, нервные шаги, а затем, выдохнув, резко ударил в дверь ногой и ворвался в комнату.
– Хэндс ап!
Блондинистый молодчик, тощий и конопатый, стоял, вжавшись в угол, и с ужасом смотрел на живого большевика, странно походившего на обычного человека – ни рогов у него, ни клыков, ни пятака, свойственного, как известно, чертям и коммунистам.