Потом около года я еще прожила в Ленинграде. Очень подурнела, и сердце стало прихватывать. В нем сделались какие–то шумы. Демьян Захарович сказал, нужно срочно переменить климат, и рассказал про город Федулинск, где открылась новая больница. Он переписывался с Ваней Горемыкиным, своим учеником. Посоветовал мне ехать в Федулинск. Я и поехала. В Ленинграде все–таки сыро, и туманы, и белые ночи. Ты видел, Гена, белые ночи?
Переехала я в Федулинск в пятьдесят втором году. Тут тогда почти одни фундаменты повсюду возвышались и домики деревянные стояли. А ваш институт немцы достраивали. Я их застала. Утром они все вместе ходили на работу, а вечером с работы. Многие так и не вернулись в Германию, переженились, некоторые остались в Федулинске, а которые разъехались по другим городам… Ко мне сватался один немец, звали его почему–то Зиновий. Такой солидный мужчина, здоровенный, с седыми волосами. И ухаживал он основательно, делал подарки: не конфетки там или цветы, кофточки покупал, посуду. Придет в гости, подарок выложит на стол, сам сядет в углу на табуретку и ждет, когда я начну подарок развертывать. Он любую вещь упаковывал в белую бумагу и перевязывал ленточкой очень красиво.
«Ну чего ты ждешь от меня, Зиновий?» – я обычно спрашивала. «Пусть фрейлейн принимает мой сердечный презент». – «Какой такой презент? Опять тарелки, что ли, притащил? Не нужны они мне. И ты не нужен. Катись себе с богом в свой Франкфурт. Отпустили же ваших гансов по домам, простили. Чего тебе еще здесь зря околачиваться?» У него глаза коровьи делались и строгие. «Не хочу Франкфурт. Хочу быть Федулннск с фрейлейн Оксаной». – «Тебя, небось, дома заждались». – «Зиновий одинокий мужчина, который имеет нет дома. Зиновий война перековеркала всю судьбу». – «Ах ты бедненький, война его обидела, осиротила. Кто же тебе велел в нее ввязываться?» – «Зиновий выполнял приказ Адольф Гитлер, иначе башка прочь». – «Сохранил, значит, башку, исхитрился. Ну тогда сиди тут, сиди. Посиди немного и ступай в свой барак. Мне постирать надо».
Так мы с ним беседовали, слово за слово коротали вечера. Я его жалела и не считалась с тем, что он немец. Он был смирный, не нагличал, не домогался, хотел на мне жениться. С полгода он ко мне тропинку протаптывал. Разговоры пошли про нас разные. Когда я эти разговоры услыхала, то уж прогнала его насовсем. Хотела и тарелки ему вернуть, но он не взял.
– А Мишу вы больше не встречали? – спросил Афиноген.
– Как так не встречала. Это мой муж.
– Муж?!
Афиноген, хотя и слушал вполуха, удивился и подумал, что, видимо, его теперешнее сознание воспринимает все как–то навыворот, по какой–то своей логике. Он находился в убеждении, что Миша как раз тот человек, который остался в Ленинграде, увлекшись другой чаровницей, от него и сбежала в Федулинск медсестра Ксана Анатольевна. Иначе как бы она с Афиногеном оказалась в одной ночной комнате. Если бы Миша был ее мужем, то, конечно, она осталась бы в Ленинграде, а около него дежурил бы кто–то другой.