— Молчи, раб, — сказал Олав.
— Теперь откройте бочонки с серебром, — приказал Готлиб, пропустивший замечание Доброжира мимо ушей.
Вновь застучали топорики. Крышки открылись, и лицо Готлиба стало еще кислее.
С недовольной гримасой он молча осмотрел содержимое бочек. Затем перешел к телеге с мехами и начал их перебирать.
— Хорошие меха, — не удержался он от похвалы и осекся: неосторожной похвалой он связывал себе руки, а этого допустить было нельзя.
«Похвала только портит дикарей, им нужен кнут!» — подумал Готлиб, и ему пришла в голову мысль, надо бы найти повод развязать себе руки и отказаться от всех обязательств.
Размышляя над тем, к чему бы ему придраться, Готлиб задумчиво перебирал шкурки, и тут ему в руки попала побитая молью шкурка. Готлиб обрадовался. Напустив на лицо гнев, Готлиб бросил угрожающий взгляд на Доброжира. Тот невинно закатил глаза к небу.
Готлиб медленно поднес испорченную шкурку к носу Доброжира.
— И что это?
Лицо Доброжира покраснело.
— Ах, проклятые, надо же испортили мех, — запричитал он и набросился на старшин, которые стояли неподалеку, затаив дыхание: — Чьи это меха?
Старшины молчали, и Доброжир пригрозил:
— Глупые! Я же предупреждал вас. Вот что, — будете молчать, даны рассердятся и тогда жди беды. Лучше пусть один пострадает. Так чей это мех?
Крив, глядя в землю, неохотно сознался:
— Моей слободы это мех. Я его сейчас заменю.
— Дурак! Скажи слугам, чтобы скорее несли меха на замену, — сказал Доброжир и обратился к Готлибу: — Господин конунг, прости за недогляд, сейчас принесут новый мех.
Готлиб зло мазнул испорченной шкуркой по лицу старшины, бросил шкурку на землю и кивнул Харальду:
— Харальд, каждую шкуру проверь!
— Проверю, — сказал Харальд.
Затем обратился к Олаву, который помогал в общении с Доброжиром.
— А дикарю скажи, что за обман взыскаем вдесятеро.
Лицо Харальда расплылось в довольной улыбке.
Услышав слова дана, Доброжир похолодел, — его дурные
предчувствия сбывались, конунг искал предлога, чтобы нарушить свое обещание не грабить город.
Доброжир попытался успокоить Готлиба:
— Господин конунг, мы все исправим...
Но Готлиб не стал слушать и перешел к возам с продовольствием. Здесь он сразу придрался к муке.
Он схватил горсть муки и начал совать ее в лицо Доброжиру и орать, брызгая слюной.
Доброжир не шевелился и вскоре стал похож на гипсовую статую.
Этой картиной забавлялись собравшиеся вокруг даны: тыча пальцами в словенских старшин, они хохотали, держась за животы.
Наконец Готлибу надоело это развлечение, и он перешел к делу.
— Вот что! Боги мне свидетели, что с дикарями я старался вести себя честно: я даже дал им слово, что не трону их города, если они заплатят небольшой выкуп. Хотя рабам я никаких обещаний не даю. Но, как знаете, я всегда был честным и мягким человеком. И я дал обещание рабам, хотя они и не заслуживали моего снисхождения! — громко сказал он с нескрываемой иронией, обращаясь к данам.