Ла Вей успел переодеться и теперь был в рубашке и панталонах, без сапог, а его все еще слегка влажные волосы причудливо курчавились на висках.
Он поднял голову.
А потом замер.
Очень осторожно поставил бокал с бренди на стол, стоящий у кресла.
Глаза Филиппа неотрывно следили за тем, как Элайза приближалась к нему, словно это было пришествие ангела.
Остановившись перед ла Веем, Элайза позволила ему рассмотреть смутный силуэт своего тела, закутанного в халат.
Она заглянула ему в глаза – они были горячи, как бренди, и отражали пляшущий в камине огонь.
Упав на колени перед Филиппом, Элайза положила голову ему на колени. Некоторое время он осторожно, бережно, молча гладил ее волосы.
Элайза заплакала и уже не могла остановиться. Весь пережитый кошмар, неведение, позорное слово «бастард»… Ей не вынести, если из-за нее Джек потеряет все, чего хочет. Все это разом выплеснулось из души бурными слезами.
Филипп гладил ее по голове, бормоча ласковые слова:
– Cherie, не плачь. Ma coeur [15], все в порядке. Джек в безопасности…
– Я так испугалась. – Элайза дрожала – запоздалая реакция на страх.
Приподняв, Ла Вей усадил ее на колени и крепко обнял, чтобы согреть теплом своего тела. Наконец дрожь унялась, Элайза постепенно перестала всхлипывать.
Некоторое время они молчали. Элайза опустила голову ему на плечо. Филипп прижимал ее к себе. Она вспомнила, что еще недавно раздумывала о том, находила ли другая женщина покой в его объятиях?
Похоже, в них покоился весь мир.
– Я так давно пыталась уберечь его от этого слова, Филипп, – наконец промолвила она. – В доме викария его едва ли стали бы так называть. Все это моя вина. Это я сделала с ним.
– Ты не сделала ничего плохого, ты только любила его, – возразил Ла Вей. – Это с ним сделал его отец. Ты не можешь защитить его от мира. Но ты можешь научить его, как жить в этом мире. В твоих силах объяснить Джеку, что он может остаться добрым, даже если все остальные несправедливы к нему. И кто может все это знать лучше тебя?
Элайза повернула голову, чтобы посмотреть Филиппу в глаза. А потом провела пальцем по его подбородку, его чувственным губам, и он не противился этому. Он просто наблюдал за ней, его глаза горели, пляшущие языки пламени отражались в его зрачках. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга.
Кто бы мог представить, что у столь сурового человека такое большое и прекрасное сердце?!
Элайза нежно поцеловала его в губы.
А потом потянулась к пуговице на его сорочке.
Казалось, время замедлилось и двигалось вперед маленькими шажками. Элайзе пришло в голову, что она могла бы вечно оставаться в чистилище «нерасстегнутой пуговицы»…