– Есть.
– Слава богу. А то уже уши пухнут.
Достаю сигареты. Садимся под решетчатым окном, привалясь спиной к стене, знакомимся. Его зовут Пермяков Александр. С виду – ровесник. Причина пребывания – валютные операции и какое-то хищение. Говорим, находим общий язык и даже общих знакомых.
Открывается «кормушка» – приехала баланда. Просунувшаяся в амбразуру физиономия вопрошает:
– Есть будете? Пайки заберите.
Следом появляется рука с полбуханкой хлеба. Сокамерник вскакивает, берет. За ней – еще одна. Два «шлюмака» с кашей, два с теплой, ржавого вида водой, именуемой – «чай». Кормушка с пушечным грохотом захлопывается. Это вместо – «приятного аппетита».
Еще долго не спим. Сокамерник разговорчивый и с довольно странной биографией. Его несколько дней назад привезли сюда из следственного изолятора – СИЗО № 1, то есть из тюрьмы. Почему, он не знает. Скорее всего, всплыли какие-то новые обстоятельства из уголовного дела. Там он три месяца сидел в камере № 38 на спецпосту. По его описанию – это третий этаж отдельного здания внутри тюрьмы. Содержатся там особо важные подследственные. Камеры маленькие – двух-четырехместные. Почти в каждой – подсадная утка. Держат тех, кто в несознанке, кто под особым контролем областного управления или в оперативной разработке. Словом, есть очень непростые пассажиры. Вместе с ним сидел в двухместке только один человек, очень известный в городе. Фамилия его Терняк.
– Терняк? – переспрашиваю я, – Виктор Нахимович? Метрдотель из «Уральских пельменей»?
– Так точно. Ты же работал музыкантом в ресторане, должен его знать.
– Знаю, конечно. Я работал в «Пельменях».
– Да ты что? Вот это совпадение.
– А где он сейчас?
– Да там же и сидит. Меня увезли, он один остался. Наверняка ему уже кого-то подсадили. А может, и сам подсаженный был – тип-то довольно скользкий.
Пермяков подробно описывает самого Терняка, его жизнь в камере, привычки, речь, словно боится, что я ему не поверю.
Говорит и говорит. Я лежу на спине, руки за голову, вспоминаю весь прошедший день и оглядываю новое жилище. Недавно был капитальный ремонт – чисто, слегка пахнет краской. Если не брать во внимание кованую дверь и решетку, вполне можно принять за комнату в отремонтированном общежитии. Когда вели сюда, мельком заглянул в какую-то открытую камеру. По сравнению с этой – тихий ужас. Кажется, что наша – тоже маленький спецпост. Вполне может быть – личный каземат капитана Ралдугина. Высказываю сокамернику эту мысль вслух. Пермяков подскакивает.
– Ралдугин? Да он же у меня дознавателем был! А следователь – Онищенко. Они оба у Терняка тоже были.