– Подельник говорил, что зона голодная, петухов на зоне человек 500, не меньше.
– А всего сколько на зоне?
– Две с половиной тыши.
– Каждый пятый, что ль?
– Да.
– Да ты погнал.
– За что купил, за то продаю.
– Эх, сейчас бы раскумариться… Начальник, подгони на заварочку.
В решетку ткнулось лицо конвойного:
– Сейщас, белят, приедем, я тебе раскумарю!
– Ну, ты в натуре жутегон!
И все заржали снова.
– Сейщас приедем, ваш пьвець на карцер пайдет с та– бой. Будете дваем напара петь, ха-ха! – развеселился конвойный.
– Ага, а ты плясать на самотыке вприсядку, – вполголоса ответил ростовским говором тот, что сидел напротив меня.
– Щьто ты сказаль?
– Да ничего. Я говорю, гражданин начальник, кто две лычки на погонах носит, тот на зоне самый блатной!
И все заржали вместе с конвойным.
Так, за неторопливой беседой, вперемешку с пререканиями, «воронок» наш въехал в зону. К самому началу начал – на вахту.
Ждать пришлось недолго. Пришел ДПНК, и началась высадка новобранцев.
Открылась дверь, всем приказали выходить и строиться возле машины.
Перед нами стоял стройный, среднего роста капитан с папками личных дел в руках. Он был весь как на шарнирах, переминался с ноги на ногу и, поигрывая сигаретой, зажатой между пальцами, приветствовал нас бодро и весьма своеобразно:
– Ну, здорово, блядь, мужики! Я сейчас буду вас выкликивать, отвечайте как положено. Я – ДПНК, зовут меня капитан Панков, погоняло у меня «Блатной», для тех, кто не знает. Блатней меня тут только хозяин и медведь. Навидался я всяких, так что блатовать при мне не советую. Ясно? Короче, мне все по хую, чуть что – сразу в трюм. Жаловаться на меня бесполезно. Лучше договариваться по-хорошему. Короче, посидите – поймете. Женили?
При этом через каждые два-три слова он вставлял еще более отборную матерщину. Но несмотря на всю его «бла– тату» и грозность речей, было видно, что человек он не злой. Просто играл как в каком-то диком театре свою роль.
Он говорил с блатным акцентом, криво улыбаясь и помогая себе очень выразительной распальцовкой. Кроме этого, находился либо в легком подпитии, либо с перепоя. Румянец на щеках и повышенные тона явно указывали на это.
– Новиков!
– Я, Александр Васильевич, тысяча девятьсот пятьдесят третий…
– Да знаю, бля. Тут тебя уже давно ждут. Я тоже иногда твои песни пою, по пьяни, ха-ха-ха! И я тоже Александр. Сашка Блатной меня зовут, понял? Но блатовать могу здесь только один я. Понял, нет?
Он красовался и рисовался перед конвойными, которые подобострастно на все его перлы кивали головами.
– В отличие от этих чурок я, блядь, по этой жизни все понимаю. Я-то здесь вырос. А эти отслужили и опять к себе урюком торговать поедут. Правильно я говорю?! – повернулся он в сторону конвоя.