– Лёня, а ты хочешь быть старшим братом? – спросил он у сына. – Давай купим себе девочку.
– Давай, – согласился Лёня. Он никогда не перечил отцу.
Они подошли к цыганке. Неподалёку были другие цыгане, они, увидев это, насторожились.
– Касатик, дай погадаю, всю правду тебе расскажу, – сразу взяла его в оборот цыганка. – Дай руку, золотой мой, я тебе всю твою жизнь расскажу.
– Я про свою жизнь и так всё знаю, – ответил Савелий Фомич. – Меня другое интересует. Что ж это вы так, другие цыгане песнями и танцами себе на жизнь зарабатывают, а вы маленького ребёнка заставляете на вас работать. Откуда у вас эта девочка?
– Это наша девочка, – ответила цыганка.
– Я хочу её купить у вас, – он достал все имеющиеся у него наличные.
– Ой, касатик, не шути так. Она не продаётся. Она приносит нам много прибыли.
– Не продаётся, говорите? А вот я сейчас позову городового, вас заберут в полицию, там и будете объяснять, где вы взяли эту девочку.
Через секунду она выхватила у него из рук деньги и была такова. Вслед за ней исчезли и остальные цыгане, осталась только девочка. Расценив это как акт купли-продажи, Савелий Фомич взял её на руки и понёс к себе.
– Тебя как зовут, кукла? – спросил он.
В ответ малышка только улыбалась. Она не знала, как её зовут. В таборе она откликалась на «Эй, ты, иди сюда» или «Эй, ты, иди отсюда».
– Давай мы тебя назовём в честь великой женщины, правительницы Киевской Руси княгини Ольги. Лёня, ты как считаешь?
Лёня согласился, что это имя замечательно подходит для его новой сестры.
– Ты согласна быть Ольгой? – спросил Погорелов у девочки и пощекотал её.
– Да! – заходясь от счастливого смеха, ответила она.
Так Савелий Фомич Погорелов стал отцом двоих детей. Свершилась его самая заветная мечта. Его комнатушка уже не была похожа на склеп, в ней звучали детские голоса. Его дети принадлежали только ему и никуда от него не уходили. Он любил посадить одного своего ребёнка на одно колено, другого – на другое и так долго сидеть, разговаривать с ними, рассказывать им что-нибудь, слушать их. Это были их счастливые семейные вечера. К его сожалению, так не могло продолжаться вечно: дети росли и уже не сидели на его коленях. Они сидели рядом с ним за столом как равные. В их семье, где никогда не было матери, Савелий Фомич был сам сентиментален, как женщина, и потому грустно констатировал, что дети взрослеют и становятся независимыми от него. А ему так нравилось заботиться о них, когда они были маленькими, быть для них необходимым. Он всё время вспоминал, какими они были в детстве и как слушались его. Они, вообщем-то, и сейчас прислушивались к его мнению, но он понимал, что у них свои взгляды на жизнь, свой путь, и однажды он станет им просто ненужным. Он всячески старался отдалить такой момент. Он боялся вновь остаться в одиночестве в своей комнатушке в вагончике. Теперь, когда он вырастил детей, познал отцовское счастье, ему было бы пройти через это ещё больнее, чем раньше.