Это все было великолепно!
К ночи, однако, боевая фантазия Николая иссякла. Он уже лежал в постели, когда в мозг его врезалась холодная, как сталь ножа, мысль: а верно ли, что «ГЧ» обладает такими возможностями?.. В эксперименте, в лаборатории это было действительно так. Но тут расстояние — всего каких-нибудь три-четыре метра. Излучение концентрировано. Проверка дала пока лишь качественный результат, определила частоту волны, настройку. Ридан думает, что это — все. Но ведь практика потребует иных расстояний — в километры, в десятки километров. А это уже — другое. Тут могут сказаться угол луча, рассеяние, эффект Комптона; максимальная мощность излучения «ГЧ» окажется недостаточной и действие волны сна сведется к нулю!.. Странно, однако, что Ридан, вопреки своему обыкновению, считает победу достигнутой, не проведя этого последнего испытания на дальность… Мысль о дифракции луча должна была прийти ему в голову.
Сомнения одолевали Николая и утром, с того момента, как он проснулся. Понемногу они превращались в уверенность в том, что Ридан делает ошибку, что работа над «ГЧ» еще далеко не завершена. Впрочем, Ридан имеет основания радоваться и торжествовать победу: для основных его целей, физиологических, генератор готов вполне. Тут не нужны большие расстояния…
Теперь Николай стоял перед Риданом, держал его руку в своей и мучился, представляя себе, как огорчит он сейчас профессора своими сомнениями.
— Во-первых, — осторожно начал он, — не называйте «ГЧ» моим аппаратом. Вы хорошо знаете, что это моя ошибка, что я создавал этот генератор для других целей. Только ваша замечательная идея превратила его в то, о чем вы говорите.
— Моя идея осталась бы мертвой, схоластической гипотезой, если бы вы не нашли способа воспроизводить биологические лучи. Не стоит спорить об этом, Николай Арсентьевич. Ваш аппарат и моя теория порознь бесплодны, а соединенные вместе, дают нечто очень ценное. Сойдемся на том, что доли нашего участия в этой победе равны. А что во-вторых?
— Ну, хорошо, — улыбнулся Николай, продолжая все же считать свою долю преувеличенной. — Теперь второе: должен сознаться, Константин Александрович, мне не совсем понятна ваша уверенность в таком высоком совершенстве «ГЧ». Может быть чего-то я опять не понимаю или не знаю. В ваших изысканиях всегда была какая-то доля тайны. Особенно — в последних. Я это чувствовал, но… мог только гадать… и, конечно, ошибаться. Поэтому, до вчерашнего вечера, до того момента, когда вы объяснили мне свою «эврику», я думал, что у вас… несколько иные цели.