Фелис уговаривал его ненадолго покинуть Венецию.
– Давай уедем от этой жары. Поехали, постреляем птиц, как в старые добрые времена, – настаивал писец, не в силах удержаться от того, чтобы ласково не погладить Бруно по исхудавшему лицу.
Но Бруно лишь неизменно качал головой в ответ. Сейчас он просто не представлял себя вне пределов города. Он часто бродил по улицам без видимой цели, но маршрут его неизменно пролегал по местам, где он бывал с Сосией.
Бруно, направляясь к церкви Сан-Джованни-э‑Паоло, обнаружил, что служба уже началась. Священник в белом облачении размахивал своим музыкальным кадилом, похожий на серьезного ребенка с погремушкой.
Сегодня он должен был встретиться с нею здесь, а не у себя на квартире. Следовательно, о физической близости не могло быть и речи, с горечью отметил он. Значит, сегодня ей это не нужно, по крайней мере от него. Очевидно, она рассчитывает освежиться в другом месте или только что пришла оттуда.
На ступеньках расселся чужеземный безногий бродяга, который привлекал внимание прихожан своими пустыми штанинами. Он ловко забрасывал их наверх, и, когда брюки, в манжеты которых были вшиты деревянные грузила, под их тяжестью падали вниз, они цеплялись за ноги и обувь молящихся. Бруно дал мужчине монетку и получил позволение пройти. Когда наконец появилась Сосия, он стоял у входа в церковь, глядя внутрь.
Вместо приветствия он обратился к ней с вопросом, заданным небрежным тоном, изо всех сил стараясь показать, что не придает значения тому, что ему пришлось долго ждать ее:
– Слышала о новом Ca’ Dario, что будет построен на месте старого? – Он все рассчитал правильно; его слова застали ее врасплох.
– Привет, Бруно, – улыбнулась она, признавая, что преимущество осталось за ним. – Я слышала, что ваш Катулл стал последним писком моды в этом городе.
Они остановились в дверях, словно пастухи у рождественского вертепа, глядя вверх, на свод купола, на мертвенно-бледных святых, разворачивающих золотые свитки, и на темных мозаичных ангелов на позолоченных архитравах[198]; на терракотовый и кремовый мозаичный пол, на покрытые патиной серебряные светильники, похожие на усики экзотического папоротника, растущие вниз, со свечами, под непривычными углами торчащими в разные стороны, словно пестики и тычинки. Священники затянули литургию, и их старческие надтреснутые голоса были окрашены верой, словно выдержанное тиковое дерево.
Безногий нищий подполз к ним, схватил Сосию за лодыжки и что-то залопотал, глядя на нее снизу вверх.
– Грязный хорват, – сплюнула она.