— Он мне толкует про милосердие, этот святоша. Да я, чтобы побыть с такой женщиной, совершил бы любое безумие. Да я бы ради этой женщины... — он показал рукой на Луизу, которая в элегантном полутраурном платье стояла рядом с женихом — своим кузеном. Она увидела полковника и с улыбкой легким кивком приветствовала его. Полковника словно пронзило током, он склонился к уху дона Луиджи и шепнул ему, точно изнывая от страстного желания:
— Вы только посмотрите на ее улыбку. Когда она улыбается, то словно предлагает себя, умереть можно.
И внезапно, вскинув руку, точно шпагу, он закричал:
— В атаку, черт побери, в атаку!
Дон Луиджи решил было, что отставной полковник бросился к синьоре Луизе, но тот прямиком кинулся в зал, где начали обносить гостей мороженым. Дон Луиджи тоже пошел в зал. Там уже были приходский священник, нотариус Пекорилла с женой, синьора Церилло. Они сплетничали об остальных гостях, разумеется, тихо, вполголоса, одними намеками. Но у дона Луиджи почему-то не было желания перемывать косточки ближним. Он вернулся в гостиную. Нотариус Пекорилла поспешно доел мороженое и присоединился к нему. Они вышли на балкон. Внизу, на улице, праздник был в самом разгаре. Дон Луиджи излил свою желчь сначала на этих веселящихся дураков, затем на Банк развития Юга страны, на фирму «Фиат», на правительство, Ватикан и, наконец, на Организацию Объединенных Наций.
— Какие мы все жалкие людишки, — заключил он.
— Чем ты, собственно, недоволен? — поинтересовался нотариус.
— Всем.
— Нам с тобой надо поговорить наедине, — сказал нотариус.
— О чем? — устало сказал дон Луиджи. — Все, что я знаю, знаешь и ты, да и все остальные. Какие уж тут могут быть разговоры?
— Я человек любопытный. И потом, мне надо отвести душу. Мы знаем друг друга шестьдесят лет, с кем же еще прикажешь откровенничать? Я об этих вещах даже с женой не говорю.
— Тогда уйдем отсюда, — сказал дон Луиджи.
— Давай спустимся в мою контору, — предложил нотариус.
Контора была в этом же доме, на первом этаже. Они вошли, Пекорилла зажег свет и запер дверь. Друзья молча сели друг против друга и скрестили пытливые взгляды. Наконец дон Луиджи сказал:
— Ты привел меня сюда, чтобы поговорить, так говори.
Нотариус секунду колебался, затем, поморщившись, словно он выдрал клочок волос из головы, решительно сказал:
— А ведь бедняга аптекарь был ни при чем.
— Тоже мне открытие! — воскликнул дон Луиджи. — Я это понял уже на третий день траура.
— Понял или узнал?
— Мне стало известно кое-что, и тогда я сразу сообразил, где собака зарыта.
— Ну и что же тебе стало известно?