— Непонятно, как Розелло мог так небрежно, прямо в столе, хранить столь важные документы?
— Ну, знаешь, точно ответить на это затрудняюсь. Вероятно, Рошо подобрал ключ, и потом, Розелло столько лет беспрепятственно обделывал свои делишки, что уже считал себя в полной безопасности, так сказать, неприкосновенным. Но когда дядюшка-каноник сообщил ему про ультиматум Рошо, пред ним вдруг словно разверзлась земля.
— Да, все так и было, — сказал дон Луиджи. — Впрочем, тетушка Клотильда утверждает, что Рошо убрали потому, что любовники не в силах были больше притворяться и таиться… Словом, всему виной неодолимая страсть.
— Неодолимая страсть, черта с два! — воскликнул нотариус. — Эти двое уже привыкли, их связь началась, когда они приехали из колледжа на каникулы. Вначале они грешили тайком от достопочтенного каноника, потом — от Рошо. Быть может, это их даже развлекало... запретный плод всегда сладок, да и опасность будоражит кровь.
Он умолк, потому что в дверь постучали. Стук повторился, тихий, но настойчивый.
— Кто бы это мог быть? — забеспокоился Пекорилла.
— Открой же, — сказал дон Луиджи.
Нотариус открыл дверь. Это был коммендаторе Церилло.
— Что за фокусы? Ушли с праздника и заперлись тут вдвоем.
— Как видишь, — холодно ответил нотариус.
— О чем вы говорили?
— О погоде, — бросил дон Луиджи.
— Оставим в покое погоду, она сегодня преотличная, так что тут, право же... Признаюсь вам честно, если я кому-нибудь все не выложу, то меня разнесет на куски. А вы как раз говорили о том, что у меня засело вот тут, — он провел рукой по животу, судорожно стиснув зубы, словно от отчаянной боли.
— Если уж тебе невмоготу, выкладывай, мы тебя слушаем.
— Ну, а вы будете помалкивать?
— А о чем говорить прикажешь? — с невинным видом спросил нотариус Пекорилла.
— Давайте раскроем карты, мои дорогие, вы говорили об этом обручении, о Рошо, об аптекаре.
— Ты попал пальцем в небо, — сказал нотариус.
— Да, да, и об этом бедняге Лауране, — невозмутимо продолжал коммендаторе, — который исчез, как Антонио Пато в «Мортории».
Пятьдесят лет назад во время очередного представления действа кавалера д'Ориоля «Морторио, или Страсти Христовы» Антонио Пато, игравший Иуду, провалился по ходу пьесы в люк, который, как уже случалось сотни раз, открылся. Но только с того момента артист исчез, и притом бесследно, а это не было предусмотрено в пьесе. Этот случай вошел в поговорку, и всякий раз, когда хотели намекнуть на таинственное исчезновение человека, говорили: исчез, как Пато.
Упоминание о Пато развеселило дона Луиджи и нотариуса, однако они тут же опомнились, напустили на себя задумчивый и озабоченный вид и, избегая взгляда Церилло, спросили: