– Ты мог бы здесь прибраться, – пожурила меня Гизела.
– Я прибрался!
– Ха! – Она показала на потолок. – А там что такое?
– Паутина, – ответил я. – На ней держатся балки.
Паутину смели, и на кухне разожгли огонь.
Во дворе, в том углу, где сходились две черепичные крыши галерей, стояла старая каменная урна, полная мусора. Гизела опустошила ее, а потом вместе с двумя служанками отскребла урну и снаружи. Оказалось, что на белом мраморе вырезаны изящные женщины, гоняющиеся друг за другом и размахивающие арфами. Гизеле нравилась эта резьба. Она сидела на корточках рядом с урной, водя пальцем по волосам римских женщин, а потом вместе со своими служанками пыталась сделать такие же прически, какие были у римлянок.
Дом ей тоже нравился, она даже терпела речную вонь, чтобы посидеть вечером на террасе и посмотреть, как мимо течет вода.
– Он ее бьет, – однажды вечером сказала мне Гизела.
Я знал, кого она имеет в виду, – и ничего не ответил.
– Она вся в синяках, – сказала Гизела, – и она беременна, а он все равно ее бьет.
– Она – что? – удивленно переспросил я.
– Этельфлэд беременна, – терпеливо проговорила Гизела.
Почти каждый день Гизела ходила во дворец и проводила время с Этельфлэд, хотя Этельфлэд никогда не разрешалось навещать наш дом.
Я удивился, когда Гизела сообщила о беременности Этельфлэд, – сам не знаю почему. Новость не должна была меня удивить, и все-таки удивила. Наверное, я все еще думал об Этельфлэд как о ребенке.
– И он ее бьет? – спросил я.
– Потому что думает, что она любит другого, – сказала Гизела.
– А она и вправду любит другого?
– Нет. Конечно же нет, но он этого боится.
Гизела помолчала, чтобы собрать еще шерсти, которую пряла.
– Он думает, что Этельфлэд любит тебя.
Мне вспомнилась внезапная ярость Этельреда на лунденском мосту.
– Да он спятил! – сказал я.
– Нет, он ревнует, – ответила Гизела, положив ладонь на мою руку. – И я знаю, что ему не из-за чего ревновать.
Она улыбнулась мне, прежде чем вернуться к работе.
– Странный способ выказывать любовь, правда?
Этельфлэд появилась в городе на следующий день после его падения. Она приплыла на судне в город саксов, а оттуда на запряженной волами повозке переправилась через речушку Флеот и поднялась в новое обиталище своего мужа.
Столпившиеся по пути ее следования люди размахивали зелеными ветвями, перед повозкой шагал священник, разбрызгивая святую воду, а за повозкой следовал женский хор. Рога быков и повозка были украшены весенними цветами.
Этельфлэд явно было неудобно ехать, она цеплялась за бортик, но слабо улыбнулась мне, когда быки протащили колымагу по неровным камням под воротами.