Появилась Нелли Дмитриевна с подносом и тремя синими фарфоровыми бокалами, поставила на низкий четырехугольный стол. Бокалы уютно дымились, распространяя аромат хорошего, качественного чая. В хрустальной вазочке пестрая горка дешевых конфет, в другой — такой же — печенье.
— Миша подъезжай, — попросила Нелли Дмитриевна.
Коляска скрипнула слегка…
— Дожили, — женщина смотрела на меня мокрыми глазами. — Никакой перспективы. Пенсии копеечные… Придется продавать дачу…
— Привет с фронта! Выходи из виража! — отрубил бывший летчик-испытатель. — Не греши против истины! Главная же наша с тобой истина в том, что дочка бездельница, которая желает жито красиво, а работать нет. У которой к тебе, матери, не говорю о себе, — нисколько жалости…
— Ах, Миша! — смутилась Нелли Дмитриевна. — Ну зачем при постороннем о своей жизни…
— О какой жизни? — удивился красавец-инвалид. — Какая у нас с тобой жизнь? Обуза мы для этой жизни…
— Опять, Миша, ты ораторствуешь…
— Тишина! — призвал мужчина и ко мне: — Ваши вопросы, наши ответы.
— Я пришла узнать, как жил, особенно в последние годы Дмитрий Степанович, на какие средства, что писал, в чем вы видите причину его пристрастия к спиртному…
— Промашка! Рванем машину в сторону! — приказал Михаил. — Мой тесть, к вашему сведению, не пил.
— То есть…
— Ваш полет вслепую и без права на удачу. Вам кто-то набил уши ложью. Дмитрий Степанович выпивал, это да, но алкашом не был! — красавец-инвалид сбил ладонью седой завиток со лба на сторону. — Он много, много работал… Особенно в последнее время. Писал, писал…
— Что именно?
— Вот тут горючее на исходе. Мы ведь привыкли, что он стучит на машинке, а что… наше ли дело? С нами он обычно не советовался, нам показывал только готовые изданные книги. Но он за последние годы редко издавался… все какие-то рассказики в журналах… Но печатал, печатал… Я однажды спросил: «Над чем трудитесь?» Он ответил весело: «Гром и молнию изображаю одновременно. Изображу, выпущу на волю — и тут как жахнет».
— Где же эта рукопись? Вы её нашли после его смерти?
Он хотел, было, ответить, но перебила Нелли Дмитриевна, встала даже, чтоб легче говорить, что ли, и оказалась вся в солнечном луче, отчего отчетливо забелели отросшие корни волос, давненько, видно, не встречавшиеся с темной краской, что сохранилась на прядях там-сям. Она словно бы поведала на нерве о только что сговорившемся чуде:
— Кто-то украл все его рукописи! Там, на даче! Все-все! Мы нашли его мертвым. Под столом. На столе бутылка коньяка. Экспертиза показала, что эта жидкость — ядовитая. Он пил с кем-то совершенную отраву. Следователь сказал, что это теперь сплошь да рядом — травится народ суррогатами… Но почему рядом не обнаружили труп того, кто пил с ним вместе? Почему его последняя рукопись в синей папке… Я же её своими глазами видела у него в столе… я даже название запомнила… «Рассыпавшийся человек». Я его ещё спросила: «Почему «рассыпавшийся»?» А он ответил: «Рассыпался, значит, в песок, труху… Забавную такую историйку сочиняю! В назидание потомкам!» Еще обещал: «Если эту книженцию выпущу в свет — она как осколочная жахнет! Кой-кому не поздоровится и очень. Себя не пожалею, но и другим спуску не дам! Бог давно ждет от меня эту исповедь!»