Элеонор уже почти дошла до ручья и думала, стоит ли идти по нему прямо до Лоэннета или лучше перебраться на ту сторону, как вдруг взглянула на кибитку и замерла. К двери вело несколько маленьких ступенек, и на самой верхней сидела совершенно сухая Эдвина. Элеонор рассмеялась.
– Ах ты ж моя умница! Сидишь здесь сухая, а я промокла насквозь!
У Элеонор словно камень с души свалился. Она поднялась по ступенькам, села на корточки и обхватила морду старого ретривера ладонями.
– Как же ты меня напугала! А я думала, что ты где-то застряла. Ты не поранилась?
Она осмотрела лапы собаки и только потом сообразила, что приступок довольно высокий и непонятно, как на нем оказалась Эдвина.
– Как ты сюда залезла?
Элеонор не заметила, как дверь кибитки открылась.
– Я ей помог, – произнес Мунро. – Услышал, как она залезла под кибитку, и решил, что здесь ей будет удобнее. – Спутанные темные волосы молодого человека намокли, а из одежды на нем были лишь штаны да нижняя рубаха. – Войти отказалась – наверное, ждала вас.
От потрясения Элеонор не знала, что сказать. Он должен был уехать, работать где-нибудь в другом месте. И почта – письма от близких ему людей – должна приходить на новый адрес. Однако кроме потрясения было еще кое-что, похожее на дежавю, только гораздо сильнее. Необъяснимое чувство, возможно, вызванное грозой и сегодняшним странным днем. Он здесь потому, что она его околдовала. Все их встречи были предопределены и вели сюда, к этой минуте. Элеонор не знала, что делать. Слов тоже не было. Она посмотрела через плечо. Настоящая буря. Элеонор казалось, что она сейчас на ничейной территории, ни здесь, ни там, застряла на узеньком мостике между двумя мирами.
– Я как раз собирался развести огонь, – сказал Мунро, и мостик обвалился. – Может, зайдете и переждете грозу?
Сэди Спэрроу ушла с ключами от Лоэннета в сумочке, а Элис вышла в сад за домом. День клонился к вечеру, и вместе с сумерками в саду воцарилась меланхолическая тишина. Элис прошлась по заросшей кирпичной дорожке, подмечая, что нужно сделать в ближайшие несколько недель. Как оказалось, довольно много. Элис предпочитала сад с ярко выраженным характером, но индивидуальность и хаос – разные вещи. Беда в том, что она редко выходит в сад, подумала Элис, а ведь когда-то давно любила бывать на свежем воздухе.
У дорожки буйно разросся звездчатый жасмин. Элис опустилась на корточки, сорвала веточку, вдохнула запах плененного солнечного света, неожиданно для себя расшнуровала туфли. В укромном уголке за камелией стояло изящное железное кресло, и она села, разулась, сняла носки и пошевелила пальцами, наслаждаясь благоухающим воздухом. Припозднившаяся бабочка порхала над кустом роз, и Элис, как всегда, подумала об отце. Сколько она помнила, он всегда был увлеченным ученым-любителем, и ей бы и в голову не пришло, что он мечтает о чем-то другом. Конечно, она знала, что когда-то давно отец изучал медицину и хотел посвятить ей жизнь, однако прошлые мечты и чаяния родителей обретаются в мире, далеком от яркого и рельефного настоящего детей. Только сейчас Элис начала понимать, что отняла у него война. Вспомнились обрывки разговоров, как ворчал и ругался отец на трясущиеся руки, как порой не мог сосредоточиться, как тренировал память, пытаясь привести мысли в порядок.