Опыты с проволокой продолжались. Мне приходилось бывать в химической, докладывать Евгении Васильевне о результатах прослушивания. И за короткими докладами следовали долгие беседы, иногда весьма доверительные.
Она была так одинока, что своими бабьими горестями и мечтами делилась с приятелем-арестантом. Бывшая оперативница знала, что таким, как Жень-Жень и я, можно доверить больше, чем товарищам, с которыми она состояла в одной партии, в одном «чекистском подразделении».
Когда освободили Гумера, Евгения Васильевна увела его к себе и жаловалась мне:
— Люблю я его, черта четырехглазого. Понимаете, люблю! Ведь не девчонка уже. Разное в жизни испытала; вашего брата — мужиков — должна бы уж хорошо знать. А вот влюбилась, хоть плачь, хоть головой об стенку… Да какая же это радость? Он ведь моложе меня на год, нет, честно говоря, даже на два… Нет-нет, не возражайте, это имеет значение! В первый день он как вышел, бросился ко мне, ну прямо как теленок ласковый… А теперь я вижу все прошло. Он говорит, что любит, но не может жениться. Потому что родители не позволяют… Они, мол, велят, чтобы он на своей, на татарке, женился. Видали, какой домострой, да еще с буржуазным национализмом… И чтобы я поверила, что он так слушается папу-маму! Мужчине без малого сорок лет. Нет, он просто не любит. Разлюбил. И придумывает доводы, такие дурацкие, еще с национальной подкладкой. Да вы не успокаивайте меня, что значит — «любит, но не может», «сыновний долг сильнее любви»… Я моложе была, когда с семьей порвала, ушла в комсомол, в вуз… А девушке такое труднее. Нет, я не из-за любви уходила… Хотя и любовь, конечно, была. Но главное была — идейность… Так вы считаете, что в молодости легче порвать с семьей, с родителями?.. Ну конечно, какая у нас с ним идейность? Он-то просто после тюрьмы дорвался до бабьего мяса, до ласки в мягкой постели… А я, дура, поверила, что это — любовь, страсть. Ведь он такой красивый, такой приветливый… Растаяла, а теперь мучаюсь. Живем, как на вокзале, день-ночь, сутки прочь… Жду, пока ему папа с мамой найдут татарочку; и тогда прощай навсегда. Нет, я лучше его сейчас выгоню. Пореву недельку отвыкну… только бы его, проклятого, больше не встречать, а то каждый взгляд как буравчик в душу…
— …А в Корее наших нет, почти нет. Там все, что нужно, китайцы делают. Их ведь не пересчитать сколько. На десять Корей хватит. Ну, оружие, конечно, мы даем. Но они способные, быстро учатся. А дисциплинка у них, как нигде. Прикажут: иди, прямо хоть в огонь, — не моргнувши идут! С такими солдатами никакие атомные бомбы не страшны. Они лучше корейцев, они вроде как раньше японцы были — самураи. Но те разложились, зажирели. А китайцы все века голодали. И к тому же, конечно, высокая идейность. Ничего не боятся…