— Скотина! — не сдержалась Анна. Ей вдруг нестерпимо захотелось ударить толстую Маргариту, но удержала себя. — О, Господь милосердный! — взмолилась Анна. — Прости нас. От здешнего ужаса все мы, видно, потеряли рассудок. Не после смерти, при жизни угодили в ад кромешный, в преисподнюю. За что такая кара? Вся моя семья была примерной и доброй, все ходили в кирху.
— Как ты не понимаешь, — Цецилия оказалась тут как тут, — большевики хотят отыграться на нас за успехи наших братьев-германцев.
На голове Цецилии была смешная довоенная шапочка с белым пятном, на этом месте, видимо, когда-то красовалось перо. — Ну, ничего, мы им многое припомним.
— Замолчи! — истерически крикнула Анна. Эльза с испугом посмотрела на подругу. — Лучше оглянись вокруг. Разве что сможем им пальчиком погрозить из могилы.
И впрямь прессовый цех был адом кромешным, настоящей преисподней. Эльза даже представить не могла, что собственными глазами увидит такое скопление скверны в едином месте — грязь, огонь, дым, угарный газ. Когда-то бабушка — чистенькая, опрятная, в домашней шерстяной кофточке, сидя в прибранном доме Эренрайхов, с воодушевлением рассказывала о лютеранской религии, о священных книгах древних немцев, о страшной доле грешников, коим предстоит в наказание за грехи тысячи и тысячи лет гореть в огненной геенне, не сгорая. Эльзе тогда было, конечно страшновато, однако она прекрасно понимала: бабушка рассказывала сказки. Сейчас же Эльза угодила прямо в ад. От этой догадки Эльзу затрясло. Да, да, они в аду. И все, что прежде казалось самым страшным, что жгло душу — внезапное выселение из родных мест, дальняя дорога под унизительным присмотром конвоиров, утрата матери, показались не столь уж великими перед черным цехом, где люди не имели лиц: черная одежда, черные маски, черная копоть, черные машины. Словно в гипнотическом сне люди вяло проделывали заученные движения перед зевами разверзшихся печей.
Эльза, будто во сне, следила за тем, что происходило прямо перед ее глазами. Вот у входного отверстия печи отошла заслонка, полыхнул огонь, одежда на людях задымилась, от сильного жара движения их убыстрились. Два черных существа смело приблизились к огненному отверстию, принялись стальными пиками с крюками на концах цеплять раскаленную болванку. Третий подручный подошел сзади, окатил их водой из ведра. И от черной одежды людей повалил едкий пар.
Выдвинув пиками дымящуюся болванку из печи на стальной рольганг, рабочие обхватили ее клещами с двух сторон. Клещи были особенными: они висели на цепях, верхняя часть которых крепилась к колесикам, что катили по рельсам высоко над головами людей. Эльза не знала, что же они будут делать дальше, куда черные люди покатили болванку. Она так увлеклась наблюдением, что не заметила, как над собственной головой появился проволочный крюк. Почувствовала лишь легкий удар по голове. Эльза вскинула голову и… закричала. Нет, не от боли, от обиды. Ее черная шерстяная шапочка — единственная нужная тут вещь, стремительно уплывала в дымную высоту и через мгновение исчезла из глаз. Попросту говоря, шапочку украли. Как же теперь она сможет добраться по морозу до барака? Как будет ходит без головного убора? Эльза заплакала. Белокурые ее волосы остались в мрачном предбаннике барака. Эльза провела ладонью по бритой голове и зарыдала еще громче. Плач девчонки никого из женщин не тронул, людям было не до нее, да и потери Эльзы ни один человек не заметил, кроме Анны. И недавняя зазнайка, форсунья, словно невзначай, ласково погладила девушку, шепнула: «Не реви! Шапочку я тебе новую свяжу, придет время. Вспомни лучше про наш колхоз, полегчает». Эльза благодарно кивнула. Пока колонна, сбившись в беспорядочную толпу, топталась на литейном дворе, ожидая дальнейших команд, Эльза не теряла времени. Прикрыв глаза, стала вспоминать дом. В их колхозе имени композитора Вагнера дни, помнится, летели стремительно — люди работали весело, испытывали от труда удовольствие. Прогулов и тем более пьянства и в помине не было. Вечерами на лужайке перед школой танцевали и пели немецкие и русские песни, по субботам всем классом шли на танцы в Народный Дом. Отрешившись от воспоминаний, Эльза оглянулась. Тут вроде бы и рассвет никогда не наступает. Догадалась: грязь и копоть на окнах были столь густыми что белого света в цехе почти не видно.