Борис, волею случая, тоже оказался тут и вместе с увечными и больными увлекся охотой за картофелем. Он не сразу приметил Эльзу, хотя девушка в упор смотрела на него. Вдруг кто-то словно толкнул парня, он вскинул голову и… увидел девушку с удивительно голубыми глазами, тонкими изогнутыми бровями. Борис не заметил стеганого рваного ватника, что мешком висел на плечах феи, ни грубых ботинок, ему казалось, будто у девушки все ладно и прекрасно, все ей к лицу. Но… не эта ли немка, была в столовой? Догадка обескуражила Бориса, рванулся было прочь, но что-то остановило парня. В прошлый раз, в столовой, когда они поцапались, он просто не успел разглядеть девчонку, а теперь оробел настолько, что забыл даже про картошку.
— Я мимо проходил, — неуверенно начал Борис, — вдруг вижу… Кажется, Эльза Эренрайх. — Сразу вспомнил трудную фамилию. — Ты?
— Я, самое настоящее фрицевское отродье, — горько улыбнулась Эльза, глаза девушки стали печальными, она невольно съежилась, представив себя деревенской юродивой, которую терпят ради уродства. Вот сейчас седой вновь оскорбит и плюнет вслед. — Я надеялась увидеть тебя и, кажется, мне это удалось.
— Придумщица! Никого ты не хотела видеть, просто мы столкнулись. И про отродье, если можешь, не вспоминай, ладно? — Борис ужасался тому, что произносили его уста: как можно мило беседовать с представительницей нации, которую ненавидишь?
— Посуди сам, разве я виновата, что нас взяли и выселили?
— Ты права, только я… — Борис прикусил язычок. Мослатый подозрительный дядька, кривой на правый глаз, грыз крепкими зубами мерзлую картошку прямо с кожурой, вроде бы осторожно прислушивался к их тихому разговору. Не дай бог, донесет, что якшался с немкой, «схватишь червонец» без права переписки. Борис, как и все ребята бригады, наизусть знал все пункты и подпункты страшной «пятьдесят восьмой статьи».
— Отойдем в сторонку, — Эльза будто прочитала его мысли, — здесь людно. И потом…там голодные люди, мне так жаль их. — Эльза, не дожидаясь согласия Бориса, пошла к пролету между доменным и прессовым цехами. И, странное дело, Борис Банатурский — человек, во сне и наяву живущий мечтой о мести немцам, как привязанный, двинулся за девушкой.
— Разгуливаешь по территории в рабочее время? — с трудом изыскал повод для продолжения разговора. В душе все еще садняще сидел страх. Только теперь стало доходить до него, какой опасности подвергает себя, разговаривая с немецкой ссыльной. А тут еще мослатый приблизился к ним.
— А ты тоже не на плавке?
— Я? — Борис, не раздумывая, вытащил из кармана заветный талончик на «гвардейский обед» и устыдился наивного бахвальства, словно ощутил совсем рядом собственную тень, которая скривилась от боли. Боже! Как здорово, что девчонка не ведает, каким «героическим» трудом завоевал он эту драгоценную для любого «оборонца» награду. Разве расскажешь ей, что живет на милостыню земляков, которые усиленно подкармливают его, отдавая по очереди свои драгоценные талоны. — Тебя устраивают мои оправдания? Хотя… зачем весь этот разговор?