— Но мы же христиане! — возмутился Питер, когда узнал. Каким образом он добыл сведения, спрашивать было бесполезно: настоящие высококлассные журналисты не раскрывают своих источников. — Как ты могла убить ребенка?
Питер редко сердился, но в этом своем состоянии был просто пугающ. Лучшим средством против его гнева были слезы, но Нора была плохой актрисой и не умела заплакать по заказу, поэтому принялась возражать:
— Питер, но это же еще не был ребенок. Это было просто скопление клеток.
— Это скопление клеток было нашим ребенком!
— Не кричи, пожалуйста! Разве я не имею права распоряжаться своим телом?
— Это не было твое тело, Н-О-Р-А. Это было тело отдельного от тебя человека, которого ты не пустила в жизнь. На то, чтобы жить, он имел все права.
— Но я бы не любила его! Я заранее чувствую, что я бы его не любила! Я бы не уделяла ему достаточно внимания…
— Можно подумать, ты уделяла достаточно внимания старшим детям. Сперва — элитный детский сад, потом — элитные школы… Дети росли, как сироты!
— Кто же в этом виноват? Ты первый бросил наших детей! Ты всегда бросал детей и меня, чтобы погрузиться в свою журналистику. Вот и в этот раз ты уехал, и я не знала, вернешься ли ты, и оставил меня беременной, и я подумала: чем ребенку расти без отца, ему лучше вообще не быть, и так получилось, что… что… ребенок…
Норе удалось наконец вызвать слезы. Питер смущенно погладил ее по голове. Прикосновение не доставило Норе удовольствия. Собственно, неудовольствия оно тоже не вызвало. Муж не стал ей противен, он просто был где-то там, далеко-далеко, за океаном… возможно, в России, не признающей политкорректности.
Призрак Рино[4] возник на семейном горизонте. Но как делить имущество, заработанное преимущественно Питером? Подумать страшно! Условия их брачного контракта недостаточно справедливы к Норе, которая была богатой наследницей, в отличие от предприимчивого, но вечно нуждающегося Питера. Все меняется. Вступая в брак, думаешь, что счастье будет длиться вечно; когда же трезво понимаешь, что вечности человеческим замыслам не дано, начинаешь видеть, что богатство — тоже вариант счастья, по крайней мере, его необходимый компонент… Питер, конечно, не урежет расходы на детей, которым предстоит еще долгое образование, но посчитает несправедливым содержать жену, привыкшую к высокому уровню трат. Значит, предстоит долгая возня с адвокатами. Бракоразводный процесс — затяжное и само по себе дорогое удовольствие.
Ментоловая сигарета кончилась, как кончается все хорошее. Но день был солнечным, и блюдце было фарфоровым, и Питер был мертв… Да, ее муж лежит в могиле, и его похоронили по высшему разряду, с подобающей скорбью и произнесением речей над запечатанным свинцовым гробом, потому что — бедняжка, бедняжка Питер! — кашицу, которая так недавно была его телом, пришлось отскребать со стен и потолка какой-то русской квартиры.