Ведь оно словно бы новое сплетение тел".
Журина вздыхала. Для нее Евпраксия все еще оставалась "дитем", и, как знать, может, ей не становиться бы женщиной, хоть этого и не миновать.
Зато аббатиса Адельгейда мстила за причиненное ей разочарование, тем уже мстила, что всячески пугала Евпраксию. Раньше расхваливала невинность русской княжны брату, надеясь, что тот жадно набросится на девушку, а выпив из этой чистой криницы, бросит ее, как делал до тех пор. Произошло же не так. Генрих переменился в Италии, что-то нашло на него, и нынче голову потерял. Даже Заубуша забрал у нее и отправил на край света, и потому единственную утеху Адельгейда находила в том, чтобы запугивать будущую императрицу, указывая ей, мудро и осмотрительно, на тяжкую участь, которая ждет женщин, покидающих тихие обители мира и покоя и погружающихся в жизнь светскую, где подстерегают их несчастья, беды и – о, мое сердце, не разорвись от печали! – злодеяния! Вот, вот злодеяния, учиненные женщинами: монисто Эрифилы, пиршество Филомелы, поклеп Сфенебеи, преступление, свершенное Аэропой, убийство – Прокной! Как пожелал Агамемнон прелестей Хрисеиды, так на эллинов чуму навел. Как пожелал Ахилл прелестей Брисеиды, так себе горе накликал. Добыл себе красавицу жену Кандавл, и убивает Кандавла жена. Огни Елениной свадьбы в конце концов Трою спалили, а брак Пенелопы – скольких женихов привел он к гибели?
Федора убила Ипполита, так как любила его, а Клитемнестра – Агамемнона, потому что не любила его. О женщины! Когда они любят – убивают, и когда не любят – тоже убивают.
Евпраксия слышала и не слышала. Страхи, несчастья, злодеяния? Это не о ней и не для нее. Повторяла библейский стих: "Душа моя жаждет бога".
Спешила, колебалась, дерзала, трепетала, отчаивалась, кручинилась, любила, ждала с нетерпением.
Потому что пришла ее пора!
Генрих, казалось, не связывал себе рук возвращением посольства. Он отослал грамоты, ответ будет благоприятный, а когда будет – не имеет значения. Все было бы прекрасно, но саксонские графы и бароны вновь взбунтовались, и маркграф Экберт, улучив минуту, когда императора не было в Кведлинбурге, попытался захватить императорскую невесту и аббатису Адельгейду, окружил замок, повергнув всех в ужас: император тотчас же отправил на выручку магдебургского архиепископа Гартвига с войском, но Экберт отвернул своих рыцарей от Кведлинбурга и напал на самого Генриха, который держал в осаде замок бунтовщика Глейхен в Тюрингии; Экберт разбил и рассеял императорских рыцарей, словно напомнив тем самым о вечной непокорности саксонцев, о шаткости императорской власти и ненадежности всех ее опор.