— Энрр-ике! — Сзади раздался негодующий голос, и из той же двери, откуда прежде вынырнул обходительный незнакомец, выплыла щедро наделенная женскими прелестями девушка. Смуглая, кареглазая, с отличным бюстом, обтянутым красной футболкой, и в цветастой юбке. Для сходства с опереточной Кармен ей не хватало только цветка в волосах. Обращаясь к Сашиному собеседнику, девушка подняла вверх две полных руки и разразилась длинной возмущенной тирадой на клекочущем испанском. Энрике развернулся к своей гневной пассии, вернулся к ней танцующей походкой, взял обеими руками за подбородок, и они… слились в поцелуе. Саша озадаченно попятилась, но тут латинский обольститель обнял свою знойную подругу и, не отрывая губ, уже оттуда, из-за ее спины погрозил Саше пальцем. Саша не могла оторвать взгляда от целующейся парочки и этого гибкого пальца, словно упрашивающего не делать «поспешных выводов».
Она пошла дальше, внутренне подготавливая себя «к худшему», похоже, предостережения мрачной комендантши имели под собой все основания. В комнате наверняка будет накурено, а соседками окажутся нетрезвые личности. «И это Ленинградский университет!» — с сожалением думала Саша, брезгливыми костяшками стучась в нужную дверь.
— Войдите, открыто! — ответил ей девчачий хор.
На нее с любопытством смотрели четыре пары глаз. Обычных девичьих глаз, на обычных лицах, на первый взгляд не тронутых тленом морального разложения.
Высокая, почти как Саша, девушка подошла первой и, улыбаясь круглым лицом, представилась: «Венера». За ней потянулись другие. «Лена», — лучисто улыбнулась маленькая вихрастая беленькая девчушка. «Света», — скрипучим голосом произнесла еще одна. «А меня зовут Татьяна», — сказала густобровая девушка с нездоровым лицом. Саша рассматривала новых знакомых, невольно улыбаясь собственной подозрительности. Девчонки как девчонки, ничего страшного.
Первую ночь Саше удалось уснуть лишь под утро. Северная ночь была непривычно светлой и совсем не походила на ночь, даже на белую, а больше напоминала весенние сумерки. Свет настойчиво заглядывал в огромное незанавешенное окно с грязными стеклами. Черная железная настольная лампа на скрипучей ножке навевала воспоминания о рассказах военных лет. На обратной стороне подставки обнаружился инвентарный номер и дата — 1938 год. Саша лежала на тоненьком матрасике, сквозь который чувствовалась каждая деталь металлической сетки, и размышляла, уставившись в стену. Мысли в голову приходили неожиданные. Особенно мучила одна: где-то здесь же, на Васильевском острове, в блокадном Ленинграде погибала маленькая, одинокая, голодная девочка Таня…