Нет-нет, счастье, что внутри круга, очерченного ею вокруг себя, оказались если не все друзья, то по крайней мере все родные. Что бы она делала, если бы при встрече отец взялся ей рассказывать, что жителям деревни Озерцо не хватает на хлеб из-за козней Америки?..
– Хорошо ты с соседями ладишь? – спросила она.
– Обыкновенно. Они мною не слишком интересуются, уж не знаю, по деликатности или по равнодушию. А больше мне от людей, собственно, ничего уже не надо.
«Неужели и со мной так будет?» – мелькнуло у Тамары в голове.
И страх сразу охватил ее, впился в сердце остренькими коготочками. Нет-нет, с ней такого не произойдет! Все-таки она отличается от него, и всегда отличалась. Что бы отец ни говорил про «теперь», а на самом деле он и в молодости был так всеобъемлюще поглощен собою, погружен во внутренний свой мир, что отношения с окружающим миром и тогда были для него вторичны. А ее отношения с жизнью – другие…
Вдруг Тамара заметила, что отец смотрит мимо нее в одну точку и глаза у него то и дело закрываются.
– Устал? – спохватилась она.
Вот ведь – за разглядыванием изразцов, за едой, за разговором не заметила, как вечер настал.
– Да, – вяло кивнул отец. – Сплю мало, но ложиться приходится рано: к вечеру силы уходят. Раз – и нету их, сама видишь.
– Ну и ложись. – Она встала. – Я со стола уберу, потом к озеру пойду.
– Не купайся смотри.
– Вода холодная?
– Вода теплая. Только ночью здесь не купаются.
– Почему?
– Водяной утащит, русалка заворожит.
– Да?
Тамара с опаской посмотрела на отца. Все-таки восемьдесят пять лет… Она давно перевезла бы его обратно в Москву, да он категорически не соглашался.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – усмехнулся он. И объяснил: – Русалки – не знаю, есть или нет, а водоворот можешь в темноте и не заметить. Я бы Огня с тобой отправил, да ты его боишься.
Это правда. Алабая Тамара боялась панически. Умом понимала, что он ее не тронет, наоборот, будет охранять как часть своего хозяина и дома, но какие-то инстинкты – видно, доисторические – лишали ее разума, стоило ей увидеть его гигантскую оскаленную морду и услышать утробный рык.
– Ты его на ночь не выпускай сегодня, – опасливо сказала она.
– Не буду.
Когда, убрав и помыв посуду, Тамара выходила из дома, то увидела, что отец еще не лег. Его резко очерченная фигура отчетливо видна была в освещенном окне мезонина. Он сидел, склонив голову, подперев лоб кулаком, и если бы попросили Тамару объяснить, что такое стоицизм, она указала бы на его твердый профиль.
Она постояла немного под окном, глядя на отца. Сердце у нее тоненько и болезненно вздрагивало. Вспомнилось – когда мама умирала, он держал ее за руку и никак не отпускал после того, как она перестала дышать, и невозможно было убедить его, что мамы нет уже на свете.