— Падла, да он же меня зарезал!
В гробу Потанин, как покойник, не смотрелся. Лицо у него было свежим, а вздернутые вверх брови и вытянутый к подбородку нос придавали ему вид человека, удивленного тем, что с ним случилось. Казалось, он сейчас встанет из гроба, расправит плечи и, ни на кого не глядя, выйдет из дому.
Старик Яков Мохнач, несмотря на свои шестьдесят лет, всё ещё был крепким и ни на какие болезни не жаловался. Широкий в плечах, с грубым, словно выточенным из камня лицом и лопатообразной бородой, он был похож на сибирского старовера. Жил он один, в своем доме. Сын с невесткой жили в соседнем посёлке и у него бывали редко. В молодости Мохнач был первым на гулянках и в драках, за поножовщину сидел в тюрьме, выйдя из нее, женился, но замашек на гулянки и драки не оставил. Окстился он в пятьдесят лет, после смерти жены. А когда понял, что все эти пятьдесят лет ушли не на то, что надо, замкнулся в себе и стал вести отшельнический образ жизни. Если же появлялся на людях и вступал в разговоры, то всегда был чем-то недоволен. Молодые ему не нравились за то, что не уважают старых, а старые — за то, что долго сидят у молодых на шее. И если правда, что люди, профукавшие ни за копейку жизнь, в старости становятся жадными, то в Мохначе это проявилось в самом неприглядном виде. Он никогда и никому не занимал денег, ходил в старье, питался кашами и пустыми похлебками. Получая приличную пенсию, всем жаловался: «На копейку-то скоро и ноги протянешь». И вместе с тем Мохнач не терпел, если кто-то, поверив в его бедность, ему сочувствовал. Когда не раз слышавшая его жалобы на копеечную пенсию соседская девочка, выпросив у родителей на мороженое, предложила ему: «Дедушка Мохнач, возьмите рублик», — он на неё затопал ногами.
Из жадности Мохнач подрабатывал сторожем на свиноферме. Платили мало, и главный заработок составлял закол свиней. От каждой свиньи он брал по ляжке, кроме этого ему шли все потроха. С этим соглашались, так как лучше его колоть и разделывать свиней в посёлке никто не мог. В помощники себе Мохнач брал белоруса Гришу, которому в прошлом году исполнилось двадцать лет. На Колыму Гриша приехал недавно и, затурканный её суровым бытом, жил незаметно и тихо.
В день закола Мохнач вставал рано, тщательно умывался и, как на праздник, надевал чистую рубаху. На ферму он приходил, когда никого там ещё не было. Когда появлялась заведующая, он сердито спрашивал: «А вы не могли прийти позже?» Недоволен он был и тем, что ему приготовили: ножи казались ему тупыми и короткими, паяльная лампа плохо горела, он всем грубил, а если заведующая спрашивала: «Чего такой злой?», он грубо отвечал: «Если все будут добрыми, кто свиней колоть будет?» И заведующая, и все, кто был на ферме, знали, что сейчас он пошлёт к себе домой Гришу за ножами, — хотя, понятно, и сам бы мог принести их, когда шёл сюда, — потом потребует, чтобы заменили паяльную лампу, проверит прочность настила, на котором будет колоть свиней, посмотрит, достаточно ли принесли соломы.