— Если они подтвердят текст этой записки, — прервал меня Томов, ему сразу стало ясно, о чем я говорю, — она может считаться существующим документом, так? У тебя есть кто-то на примете, кто мог бы подтвердить?
— Думаю, что да.
— Думаешь или есть?
Я сделал совсем маленькую паузу, в течение которой на меня обрушился водопад вопросов, воспоминаний, сомнений… И все же я ответил:
— Есть.
— А ты уверен, что этот имярек помнит?
— Уверен! — крикнул я со злостью, потому что вовсе не был уверен.
— Ты уже говорил с ним?
— Нет еще, но…
— Как же ты можешь быть уверен? Разве ты не знаешь, что об этих расследованиях начала пятидесятых никто ничего не желает даже вспоминать! — напряженно проговорил Томов, и я уже готов был и его возненавидеть, потому что и сам слишком хорошо знал об этом.
— Следователем был наш самый близкий друг и соратник по нелегальной, они с Марией любили друг друга! — выпалил я единым духом.
Томов с удивлением поглядел на меня.
— Ну, если при всех этих обстоятельствах он мог ей не поверить, то запросто мог и забыть, что там было написано в записке… Если, однако, не было какой-то особой причины запомнить ее.
— Причина была! Была и есть! — опять крикнул я, от волнения не замечая этого. — Этот документ был крайне важен для Марии, ее ведь обвиняли в том, что она убила старшую Марию, чтобы скрыть свое предательство, а благодаря этой записке (там произвели проверку почерка и все что нужно) с нашей Марии сняли это страшное обвинение…
— Ну, тогда есть шансы, — более уверенно заявил Томов, — осталось только привести этого свидетеля.
— Это моя забота.
— Только бы ты не переоценил.
— Кого?
— И себя, и его.
Ох уж этот мне скепсис!.. Я поднес ко рту бутылку, но, вместо того чтобы хлебнуть ледяного швепса, я бы с удовольствием запустил ею в этого Томова[11] неверующего!
Тем не менее я выдул бутылочку единым духом и потребовал еще. Томов с улыбкой развел руками:
— Наш профсоюз беднее вашего — остальное допьешь у своей Ани.
— Ладно уж, в такую жару присылай к нам «свою» Райну, так и быть, поделимся, дадим тебе даже кока-колу на бедность!
Мы оба рассмеялись и простились дружески — на душе все же стало легче.
У выхода я остановился перед постовым, который вытянулся в струнку и сиял как медный самовар. Я быстро подал ему руку:
— Чао, старшина.
— Чао, товарищ полковник! — «выстрелил» парень и разулыбался еще лучезарнее. Еще бы — то «здрасьте», то теперь «чао»… Это значит, что симпатичный старшина будет вечером взахлеб рассказывать о дружбе с рассеянным полковником, а полковник пойдет сейчас к Марии пить кофе в теплый уголок поистине Доброй Надежды…