Позвольте мне отнять у вас немного времени. Сядьте за стол прямо сейчас. Начните записывать все, что сейчас течет через вас. Вы можете начать со слов «прямо сейчас» и закончить описанием гардений, которые были приколоты к вашему свадебному платью семь лет назад. Пусть будет так – не пытайтесь взять это под контроль. Что бы ни проступило в ваших мыслях и чувствах, продолжайте пребывать в них, а ваша рука пусть продолжает писать.
«Когда б вы знали, из какого сора…»
Нашему опыту нужно время, чтобы просочиться через наше сознание. Например, почти невозможно писать о любви в разгар сумасшедших любовных отношений: для этого не хватит перспективы. Все, что можно сказать в этот момент: «Я до безумия влюблена», – и повторять это снова и снова. Точно так же тяжело писать о городе, куда вы только что переехали: он еще не проник внутрь вас. Вы недостаточно хорошо знаете ваш новый дом, пусть даже можете доехать до аптеки и не заблудиться. Вы еще не прожили там целых три зимы и не видели, как утки осенью летят на юг, а весной возвращаются обратно на озера. Хемингуэй писал о Мичигане, сидя в парижском кафе: «Наверное, вдалеке от Парижа я бы мог писать о Париже, как в Париже я могу писать о Мичигане. Я бы не знал, что еще не готов к этому, потому что еще недостаточно хорошо знал Париж»{2}.
Наши органы чувств сами по себе тупы. Они воспринимают мир, но эти образы нужно долго просеивать, чтобы они дошли до нашего сознания и закрепились в нем. Я сравниваю этот процесс с созреванием компоста. Каждый из нас – все равно что куча мусора: мы накапливаем опыт, и в результате распада битой яичной скорлупы, шпинатных листьев, кофейной гущи и говяжьих костей нашего мышления получается богатая, теплая и очень плодородная почва. Из этой почвы прорастают наши стихи и рассказы. Но это не происходит сразу же – необходимо время. Перемешивайте и перелопачивайте пласты органических подробностей своей жизни снова и снова, пока какие-то из них не просочатся сквозь мусор беспорядочных мыслей и не упадут на жирную черную землю.
Когда мои ученики, написав много страниц, зачитывают их на занятиях, не все их тексты оказываются хороши, но если я вижу, что они исследовали свой разум в поисках материала, то испытываю радость. Я знаю, что они не просто одержимы графоманским азартом, а находятся в процессе писательской практики. Они берут свой разум, все свои мелкие мысли – и перекапывают их. Если работать с таким сырым материалом безостановочно, мы будем все глубже и глубже погружаться в свою сущность – но отнюдь не невротическим образом. Постепенно мы разглядим в себе тот роскошный сад, который сможем использовать в писательстве.