Несмотря на личное горе (а возможно, и под его влиянием), Лист продолжал оказывать поддержку молодым талантам. Так, в конце декабря 1868 года он написал письмо основоположнику национальной норвежской музыки Эдварду Григу (Grieg; 1843–1907):
«Сударь! Мне очень приятно сообщить Вам о том искреннем удовольствии, какое я испытал, читая Вашу [скрипичную] сонату оп[ус] 8. Она свидетельствует о сильном, глубоком, изобретательном, превосходном по качеству композиторском даровании, которому остается только идти своим, природным путем, чтобы достигнуть высокого совершенства. Льщу себя надеждой, что у себя на родине Вы пользуетесь успехом и поощрением, которых Вы заслуживаете. Впрочем, и за ее пределами Вы в них не будете нуждаться. Если Вы приедете в Германию этой зимой, то я сердечно прошу Вас остановиться на некоторое время в Веймаре, чтобы нам познакомиться поближе. Благоволите, сударь, принять уверение в моем искреннем уважении и почитании.
29 декабря,1868.
Рим. Ф. Лист»>[643].
Это письмо, написанное по собственной инициативе, — Григ не посылал Листу на просмотр свои произведения и не обращался ни с какими просьбами — пришло в тот момент, когда 23-летний композитор особенно нуждался в ободрении. Лист в прямом смысле слова спас еще одну творческую жизнь — благодаря заступничеству мировой знаменитости тот получил стипендию и общественное признание.
К концу 1868 года относится тесное общение Листа с двумя представителями американской культуры — художником Джорджем Хили (Healy; 1813–1894) и поэтом Генри Уодсвортом Лонгфелло (Longfellow; 1807–1882)>[644], автором знаменитой «Песни о Гайавате». С Хили Лист был знаком раньше — тот писал его портрет во время игры на рояле. Лонгфелло, приехав в Рим, стал упрашивать Хили познакомить его со своей знаменитой моделью. 31 декабря художник и поэт пришли в гости к композитору. Впоследствии Хили вспоминал: «Но Аббат сам вышел приветствовать нас, и свеча в римском подсвечнике освещала ему путь. Его характерная голова с длинными седыми волосами, резко очерченные черты лица, проницательные темные глаза, высокая стройная фигура в облачении священника — всё это создавало столь захватывающую картину, что Лонгфелло невольно прошептал: „Мистер Хили, вы должны написать его таким для меня!“»>[645].
Хили выполнил просьбу друга. Портрет Листа, выходящего навстречу зрителю из темноты со свечой в руке, вызывает некое мистическое чувство: он словно последний апостол, способный осветить и освятить кромешную действительность, и пока свеча в руке мудрого старца не погаснет, мир будет существовать.