Однако внутренней уверенности в удачном исходе переговоров у него не было, и в панике он послал императору телеграмму: «В Америке… что касается Сахалина, то, по–видимому, общественное мнение склонно признать, раз мы имели несчастье потерять Сахалин и он, фактически, в руках японцев, то Япония имеет право на извлечение из этого факта соответствующей выгоды. Японии трудно будет отказаться от того, что приобретено успехами её флота».
«Как заюлил», — возмутился, читая телеграмму, Николай, и велел через министерство иностранных дел, от своего имени отправить Витте строгую телеграмму: «Сказано было — ни пяди земли и ни копейки денег на контрибуцию».
Получив царские указания, Витте стал более твёрд, хотя Комура и выбил из него согласие на все «абсолютно необходимые требования».
«От неприятного обряда я избавлен, и император придёт встречать на причал, — порадовался он, — а за остальные требования можно и поторговаться».
— Раз не хотите отдать Сахалин и выплатить контрибуцию, я не вижу необходимости продолжать начатые переговоры, и японская делегация отбывает на родину, — ослепительно, на тридцать два зуба, улыбнулся российским переговорщикам.
«Ведь советовал императору отдать Сахалин», — растерялся Витте, но как опытный царедворец не показал испуга, и, поднявшись из кресла на дрожащих, словно ступил на землю с трапа парохода, ногах, произнёс:
— Ну что ж, пожелаю вам по русскому обычаю счастливого пути, — выбрав из обширной коллекции весёлую маску с обаятельной улыбкой, подумал: «Ведь советовал царю… Так нет… В результате — полнейший провал».
Рузвельт, которого такой расклад совершенно не устраивал, купился на дипломатическую игру, и принялся убеждать обе стороны продолжить переговоры.
Умница Комура, внутренне блаженствуя, дал согласие не уезжать: «Уверен, что западные друзья и Америка не позволят Японии пожать слишком большие лавры. Америке абсолютно не нужна сильная Япония, как до этого — сильная Россия», — оценивал он позицию союзников в русско–японской войне.
Витте заметался, словно находился на тонущем корабле, посылая в министерство иностранных дел и императору тревожно–трусливые телеграммы: «По нашему мнению, было бы удобно отдать весь Сахалин».
«Если так, то дальнейшие переговоры станут совершенно бессмысленны», — отвечал государь.
После возобновления переговоров и твёрдой позиции Японии, Витте вновь запаниковал: «Нельзя отвергать и уступку Сахалина, и возвращения военных расходов», — настаивал он.
На него даже не повлияло то, что прибывший в Портсмут военно–морской агент капитан Русин сообщил, что настроение в русской армии бодрое и на мир она не рассчитывает.