Добирались долго, и домой попали лишь 22 октября.
— Папа', — обнял его Аким. — Вечером прибудет и Глеб. Дал телеграмму с какой–то станции. Мама' не отходит от Ольги, — радуясь встрече, тараторил сын. — Со дня на день появится ещё один Максим Акимович, — разлил по сердцу старшего Рубанова медоточивый бальзам, замазавший прошлые трудности и неприятности.
«Жизнь, несмотря ни на что — прекрасна», — подумал он.
Вечером, на рычащем авто, в сопровождении гнавшихся за ним собак, поехали на вокзал.
Поезд задержался, а когда прибыл, они не узнали вышедшего из вагона, заросшего бородой мужчину в дублёном полушубке, с кинжалом на поясе и ружьём на плече.
— Медвежатник, поди, — шептались проходящие мимо пассажиры, с интересом поглядывая на охотника. — Вон, какой вид важный.
— А мне–то зачем дублёнка? — смеялся дома Аким, принимая от брата подарок.
— Как зачем? — поразился тот. — На «мерене» своём всю зиму гонять будешь, и хоть бы хны… Даже насморк не прицепится.
К Ольге «медвежатника» поздороваться не допустили.
Сидя за столом, чинно вели беседу — люди–то взрослые.
Мать, с замирающим от счастья сердцем, любовалась сыновьями, торопя в душе время, чтоб скорее полюбоваться и внуком.
Максим Акимович рассказал, как восприняли Манифест в Киеве.
— А у нас ликующие толпы морем затопили Петербург — проехать совершенно невозможно было. По Невскому в несколько рядов катили пролётки. Разодетые дамы и господа с красными бантами кричали «ура» и «свобода».
— Им–то чего не хватает? Дамам этим расфуфыренным? — вспылил Максим Акимович.
— Тише, тише, папа, — успокаивала его жена.
— Да что — тише? — нагляделся на этих дурр-р в Киеве. Эмансипе… С рыданиями бросались друг дружке в объятья… Истерички!..
— Папа', ты стал женоненавистником, — определил душевное состояние отца Аким. — А вдруг девочка родится? Любить не будешь?
— Только мальчик! — на корню отмёл вредные предположения Рубанов–старший. — Лизка, наверное, тоже красный бант нацепила? — свирепо выкатил глаза глава семейства, рассмешив домочадцев.
— Лизавета Георгиевна ноне важная птица, — успокаивающе погладила руку супруга. — В каком–то Совете заседает.
— Где-е?
— В Совете рабочих депутатов, — загоготал Аким. — Рабочая, тоже мне…
— Кряква! Пороть её надо было в детстве. А некоторые несознательные элементы, как таких называл в Киеве гласный Ратнер, утверждают, что девочка может родиться… Ну–ка, Аполлон, наполни бокал.
— Рюмку, — подсказала супруга. — И то наполовину.
— Ну и друзья у тебя стали, папа', как в отставку вышел, — немного обидевшись на «несознательных элементов», подтрунил над отцом старший сын. — А руководят Петербургом сейчас не царь–батюшка с Треповым и Витте, а-а, как его, Хрусталёв—Носарь, Парвус и Троцкий, — вновь загоготал Аким.