— Дмитрий Фёдорович, смею поздравить ваше превосходительство с полным разгромом и пресечением вооружённого восстания в столице. Мною была задействована усиленная команда наружного наблюдения в составе двухсот пятидесяти человек. Они выследили подпольные оружейные мастерские, дома, квартиры, запасные явки революционных злоумышленников, пути получения литературы и оружия. Были сделаны подробные списки, схемы связей и маршрутов поступления боевых средств. Рассчитано число войсковых и полицейских команд, их состав, маршруты выдвижения. Работа велась по семистам пятидесяти адресам.
— Выношу вам благодарность, господин полковник, — пожал руку Герасимову Трепов. — Машина сыска под вашим руководством заработала неотвратимо и грозно. Сколько произведено арестов на данный момент?
— Триста пятьдесят обысков и арестов. Взяты три динамитных лаборатории и пятьсот готовых бомб. Также много оружия.
— Представляю, как это всё могло аукнуться в Петербурге. Сегодня непременно доложу о вашей деятельности государю.
— У нас на сегодня намечены ещё четыреста акций. Задержано несколько адвокатов. Особенно возмущался арестом и угрожал последствиями некий Александр Фёдорович Керенский. Хотя имеются сведения, что он являлся начальником боевой дружины эсеров Александро—Невского района. Задержаны Троцкий, Парвус, Дейч… То есть вся верхушка Совета.
— Думаю, что в Петербурге восстание сведено на нет. Теперь на повестке дня стоит Москва. А во вторую столицу государь назначил на должность генерал–губернатора адмирала Дубасова. Жёсткий господин. Порядок непременно наведёт.
— Так точно! Даже героя русско–японской войны капитана первого ранга Руднева не пожалел и посодействовал, чтоб тот получил отставку. Якобы отказался принять дисциплинарные меры к проштрафившемуся экипажу.
— Для флигель–адьютанта Руднева русский моряк — святой человек. Государь это понял и уволил его контр–адмиралом.
— Георгиевский кавалер и контр–адмирал — не так уж плохо звучит, — позавидовал полковник Герасимов. — Это бы и я согласился, — выдавил из себя улыбку.
— Э-эх и увёртливые мы, — шёпотом поделился с Шотманом радостью Северьянов, сидя на жёсткой вагонной полке. — Снова выкрутились и жандармов облапошили… Теперь в Московском партийном комитете дело продолжим, — притворился спящим, увидев медленно бредущего по проходу жандармского чина.
— Ох, бяда, испужалси, — проинформировал старших товарищей о своём внутреннем состоянии молодой рабочий. — По ночам уже, аспиды усатые, снятся… А чё? — развеселился он. — У нас как на Ляксандровском заводе говорят: В лясу — ляшак, в воде — водяной, в доме — домовой, а в городе — городовой, — рассмешил несгибаемых борцов с самодержавием.