— Как у армейского полковника.
— Ты опять за старое, Дрищенко. Велено тебе было не поминать этих… — не отважился сказать кого, боцманмат, ибо полковник, он и на Мадагаскаре полковник. — Теперь погоны богов, — вытянулся во фрунт и приказал всем встать по стойке «смирно». — Контр–адмирал — с орлом на погоне. Вице–адмирал — с двумя орлами. И с тремя — адмирал, — уставился в окно, разглядывая бушующие там, всплывшие в памяти шторма и бури. — Это девятый вал. Вам, да и мне тоже, лучше с ним не встречаться…
Московский дом Бутенёвых—Кусковых погрузился в траур. И не тот, внешний, показной, с чёрными ленточками на флагах, а настоящий, глубоко внутренний. Семья переживала безмерное горе.
Дмитрий Николаевич как–то сразу заметно постарел и осунулся. Черты лица его обострились, а глаза беззащитно и скорбно глядели на окружающих, пряча тоску и слёзы за стёклами пенсне.
Вера Алексеевна, к удивлению Глеба, сразу поседела, но старательно прятала в себе чувства скорби от обрушившегося на семью несчастья, успокаивая и морально поддерживая дочь и Зинаиду Александровну.
«Она стала выглядеть как святая на иконе», — подумал Глеб, незаметно разглядывая бледное строгое лицо и тонкие, словно выведенные иконописцем, дуги бровей.
Натали сделалась ко всему безучастной и, по мнению Глеба, излишне задумчивой и молчаливой.
Понимая её состояние, он пробовал отвлечь от грустных мыслей и как–то развлечь девушку. Наняв извозчика, с разрешения Веры Алексеевны, катал её по Москве, но Натали, односложно отвечая ему, задумчиво и безразлично глядела на дома и прохожих, а пальцы при этом бессознательно комкали в глубине муфты носовой платок.
— Натали, а давай отведаем кофе с пирожными, — предлагал Глеб, проезжая мимо кафе.
Девушка отрицательно качала головой.
— Ну, тогда посетим музей? — без особой надежды вопрошал он, любуясь жёлтыми глазами с плохо скрываемой тоской и грустью.
Но она вновь отрицательно качала головой.
Тогда он принимался рассказывать ей смешные, на его взгляд, вещи из жизни полка, в глубине души надеясь вызвать на губах хоть мимолётную улыбку.
— Представь себе, мой командир батальона полковник Рахманинов, недавно, высочайше, чин пожаловали, свободное время посвящает ваянию.
— И как у него, получается? — безразлично интересовалась Натали, вслушиваясь в жалобное пение полозьев по мёрзлому снегу.
— Корнет Соколовский утверждает, что он гениально изваял кисточку львиного хвоста, поставленного перед входом в казарму. Ха–ха–ха! Мг–г–да… — вновь принимал серьёзный вид, удручённо размышляя, что б ещё сказать смешное. — Правда, сейчас он лепит скульптуру гусара Дорохова — отважного героя Отечественной войны двенадцатого года.