Сверху, до глаз, кудрявилась пышная, с проседью, русая грива волос.
«От лица картофелина носа осталась, да глаза. Даже ушей не видно. Куда до него Карлу Марксу. Про Владимира Ильича и вовсе молчу. Нет, всё–таки в душе, бываю иногда меньшевиком. Разве можно так про Ленина думать», — вместе с Николаем активно таскали в амбар мёрзлую рыбу с широких розвальней.
— Ходче, мужики, — подбадривал их купчина, выдыхая с каждым слогом пар, и постепенно превращаясь в снеговика. — Самая торговля пошла…
— Сильна ноне ярманка… Купцов со всех городов русского Севера и Сибири съехалось… Тыща'! — вещал он, сидя вечером за столом и уплетая со своими работниками пельмени. — Чего только не привезли. Все амбары в городе забиты. Грамотеи подсчитали, что из Обдорска вывезут до двухсот тысяч пудов рыбы и около пятидесяти тысяч меховых шкур, преимущественно песца, лисицы, белки и горностая. Хорошие у остяков рыбалка с охотой были… Всё знаю! — остановил собравшегося что–то сказать Василия. — Через два дня снаряжу обоз в Берёзов. А вы будто приказчики мои. Бородёнки только жиденькие у вас. С меня пример берите.
«Да уж. С такой бородищей ни один шпик не узнает», — сдерживая смех, Василий закашлял, делая вид, будто подавился пельменем.
— Ну, живы будем, встретимся, Прокопий Панкратович, — с чувством жал руку купцу Северьянов, а следом и Николай.
— Как ящё раз увидимся, обязатяльно тябя отблагодарю, дядя Прокоп, — уже из розвальней выкрикнул Николай.
Обоз тащился несколько дней и в Берёзов въехал в потёмках позднего вечера.
— Хотел с тобой бежать, но здоровья нет, — встретился с Василием его старший товарищ. — А это кто? — кивнул в сторону Николая.
— Большевик. В полицейского во время декабрьского московского восстания стрелял… Вот и оказался в этих местах. Проверенный стойкий большевик.
— Повезло ему. Я на погост скоро, а он на свободу, в Питер. Всё–всё! Не надо опровергать и успокаивать меня. Свою судьбу я уже знаю, — повёл гостей в дом. — Из Берёзова на оленях помчитесь.
— Да я ж яго раздавлю, к ядрене фене, — усомнился Николай.
С прищуром глянув на молодого большевика, старый большевик продолжил:
— Не верхом, а на нартах. Два проводника–зырянина уже согласились. За пять штофов спирта. Каждому! — уточнил он. — По одному сразу, остальные — когда приедут. Пьяницы оба — лютые. Но с головой дружат. Свободно изъясняются по–русски, по–зырянски и в придачу на двух остяцких наречиях: верховом и низовом, совершенно несхожих между собою. Олени закуплены по три на каждые нарты. Поедете через остяцкие становища. Там будете их менять. Спирт с собою возьмите. Не рыбой же расплачиваться станете, — развеселился он. — Деньги купец вам дал….