— Моя норму знает, однако, — успокоил его наслаждающийся пока только зрелищем пира зырянин.
— Да разя столько выпьешь?! — сделал пролетарское умозаключение подошедший к костерку Николай. — Где мы? — вопросил он, глядя на торчащие из снега оленьи задницы.
Но те проигнорировали его вопрос.
— Сам что ли не видишь, — отчего–то развеселился Василий. — Девяносто шесть градусов северной широты и сорок — западной долготы.
— Чаво, однако? — очумел Николай. — Какой ещё широты? — оторвал взгляд от оленьих седалищ, устремив его в бездонность неба.
— Завтра к вечеру остяцкое кочевье будет, — отдышавшись, стал вещать первый зырянин, блаженно икая, поглаживая живот и любуясь зрелищем пьющего товарища, которому на душе тоже скоро захорошеет. — Олешков сменим. Сейчас они только «разошлись».
И правда, неутомимые животные, подкрепившись, чем бог послал, и передохнув, целеустремлённо и ровно побежали по узкой тропе казавшегося заколдованным леса.
«Вёрст с десяток в час пробегают, — прикинул Василий. — И отдыхают редко».
Как и говорил зырянин, к вечеру следующего дня наткнулись на кочевье, где до рассвета всё стойбище булькало спирт, угощая русских жареной олениной.
Утром пятеро остяков с помощью лассо пленили нужное количество животных из стада, и небольшой караван вновь тронулся в путь.
Перед дорогой Николай пожаловался Северьянову:
— Не те остяки стали. Работник дядьки Прокопа рассказывал, что гостю следует на ночь дочь прядложить для сугрева али жану…
— А тебе даже оленя не предложили, — хмыкнул Василий. — До Петербурга терпи. Там жандармы опять камеру предложат. В ней и согреешься.
Через десяток дней стали попадаться обозы, и путешественники вскоре добрались до небольшого горного предприятия.
Распростившись с проводниками и подарив им меховую одежду, уже в цивильной добрались до Богословского завода, где проходила узкоколейка.
— Жандарм, дядь Вась, жандарм, — побледнел от страха Николай.
Но страж порядка даже не глянул в их сторону.
Через день в пассажирском вагоне пермской железной дороги отправились в Петербург.
В начале января полковник Герасимов был приглашён на доклад к председателю Совета министров Столыпину, сохранившему должность министра внутренних дел.
Прибыв загодя, жандармский полковник поразился, столкнувшись в вестибюле с Петром Аркадьевичем, в низко нахлобученной шапке и штатской шинели с бобровым воротником и меховыми лацканами.
Едва поклонившись жандармскому полковнику в знак приветствия, с трудом скинул шинель на руки швейцару и, сняв шапку, резко махнул ею, стряхивая налипший снег.