— Пинками и прикладами винтовок, — подсказал Люстик.
— Пусть будет так, — кивнул головой Рубанов и продолжил: — И стали полосовать шашками студента. Купец вышел заступиться, но получил шашкой по голове.
— А штыком в живот, — внёс долю садизма в лирическое описание события Грузенберг.
— Беднягу повалили в снег…
— Лаптеву? — вновь выронил монокль Шпеер.
— Это уже за купца гассказ, — разочаровал товарища Шамизон, пригубив коньяк.
— Купец вскочил на ноги, — вдохновенно читал запись Рубанов, не обращая внимания на комментарии, — … и забежал в лавку. За ним ворвались четверо солдат…
— И столкнулись в спальне с его женой…
— Ну скажи мне, Шпеег, откуда в магазине спальня? — остудил воображение друга Шамизон.
— Ну тогда в кладовке, — не сдавался тот.
Присяжные поверенные осуждающе покачали головами, а Рубанов продолжил:
— Купец спрятался, и солдаты его не нашли.
— Так не пойдёт, — возмутился Пассовер. — Ещё как нашли…
— Вместе с женой, — успел вставить Шпеер, доставая из рюмки с коньяком монокль.
— … И изрубили, — закруглил мысль адвокат, не слушая хлопчатобумажного фабриканта.
— В общем, господа, случаев немотивированных нападений очень много, — захлопнул блокнот Рубанов и по памяти доложил: — Степана Жданова, вышедшего за кипятком на четырнадцатой линии Васильевского острова, ранили выстрелом в нижнюю челюсть; рабочего Павла Борового, стоявшего возле своего дома на одиннадцатой линии, казаки ударили нагайкой по глазу и прикладом по голове…
«Евреев среди жертв нападения нет», — обрадовался Шамизон и поднялся с рюмкой в руке из–за стола.
— Господа! Помянем жегтв кговавого цагского гежима, — предложил весьма уместный тост.
— Долой царизм! — поддержал его Муев, с любовью глянув на профессорскую дочку, всё не решаясь позвать её на свидание.
— Один из участников событий рабочий Карелин сообщил, что убитых четыре тысячи, а раненых — до семи с половиной. Те цифры, что опубликовали в «Правительственном вестнике» — ложь и обман народных масс, — взял слово Винавер.
— А тост какой? — ждущее поднял рюмку с коньяком Шпеер.
— Евреи всех стран — объединяйтесь! Какой же ещё? — хохотнул Винавер, отведав коньяка. — А что, господа, творит вновь назначенный генерал–губернатор, — выпучив глаза, оглядел собравшихся.
Шпеер, на всякий случай, придержал пальцем монокль.
— … Мало того, что весь город обклеили воззваниями к рабочим, утверждающими, будто пролетариат завлечён на ложный путь обманом неблагонамеренных лиц, — окинул взглядом гостей. — Так ещё этот сатрап имел наглость вызвать к себе редакторов газет: «Новое время», «Русь», «Биржевые ведомости» и «Петербургский листок», которые в числе прочих, подписались под заявлением о созыве Земского собора, подразумевая — Учредительное собрание… Трепов так и понял. Потому посоветовал редакторам снять свои подписи. А редактору «Биржёвки», где поместили заметку, что её сотрудник Баранский внезапно скончался 9 января, хотя всему Петербургу известно, что он убит у Александровского сада, и вовсе вынес «предостережение». Ибо, по его мнению, газета нарушила запрет — ничего не сообщать о событиях 9 января. Такой цензуры давно не было, — подвёл итог сказанному.