— Ранен? — испугалась Натали.
— Помечен! — глянув на Ильму, определил состояние товарища Глеб. — Японцем, — через секунду уточнил он.
Перевязав в соседнем отсеке царапину, расселись за столом.
— Какое варенье? — вновь радостно жмурясь, спросила Натали.
— Клубничное, — открыл банку Кусков.
— Клубничное.., — прошептала Натали. — От мамы, — неожиданно расплакалась, удивив казаков.
— Ты чего? — испугался Глеб.
— Вам, мужчинам — не понять, — вытерла слёзы и улыбнулась. — Ведь варенье от МАМЫ… Она держала его в руках, — прижалась щекой к банке. — Такое чувство, что мамина рука прикоснулась ко мне.
— Японцы пишут, — откашлялся Глеб, — что у нас скоро наступление, — взяв банку у Натали, щедро наложил в чай варенья. — Божественно! Будто летом в Рубановке. Запах–то какой… И вку–ус.
— Мы так и подумали, когда нас поближе к позициям перевели, — с удовольствием пила чай сестра милосердия.
Утром начальник штаба Урало—Забайкальской дивизии, вызвав старших офицеров, зачитал приказ о намечающемся наступлении.
Но никто этому, почему–то, не поверил.
«Куропаткин и наступление — вещи суть несовместимые», — рассуждали они.
Но поверил японский маршал Ивао Ояма.
Иван — как его прозывали станичники, на два дня раньше намеченного в приказе срока ударил по позициям Маньчжурских войск, разделённых на три армии.
10 февраля японцы атаковали Цинхеченский отряд, где раньше служил Ренненкампф, и заняли Бересневскую сопку.
Генерал–адъютант Куропаткин отменил назначенное на 12 число наступление и приказал Ренненкампфу вновь принять под команду бывшие свои войска.
— Ну, начались пертурбации, — сидя в землянке после боя, рассуждали офицеры. — Скорее бы Мищенко выздоравливал. — Начальник штаба нашей Урало—Забайкальской дивизии подполковник Деникин вроде бы ничего… Грамотный офицер и в обстановке разбирается. Посмотрим, как поведёт себя вновь назначенный командир генерал Павлов.
— Мороз небольшой по русским понятиям, но ветер с утра обнаглел, — первым выбрался из землянки Ковзик.
— Не казаки, а пехтура обыкновенная, — выйдя вслед за ним, разглядывал снующие по дну глубокого окопа чёрные папахи Глеб.
Их товарищи растапливали в землянках печурки и кипятили в котелках воду.
— Пойду дневальных проверю, — зевнул Фигнер, направляясь в сторону отпряжённых повозок и зарядных ящиков у коновязи.
Потирая кулаком глаз, из командирской землянки вышел полковник, поздоровался с казаками и, перекрестившись, отдал команду:
— Под знамя!
«Всё как всегда», — строил свою сотню Ковзик.
Сняв папахи, казаки крестились и молились.
«Будто и не война», — не успел подумать Глеб, как на аванпостах послышались звуки стрельбы и разрывы снарядов.