— Да пёс с ним, что про нас–то пишут? — заинтересовался подъесаул.
— Сейчас найду. Вот, — развернул газету Рубанов: «В бою под Мукденом были окружены несколько рот 55‑го пехотного Подольского полка. Командир полка полковник Васильев передал знамя ординарцам, чтоб вынесли его к своим. Роты прикрывали их отход. Погибли все. Васильева японцы подняли на штыки, но стяг не попал в руки врага».
— Молодцы подольцы, — похвалил полк Ковзик. — Мы вот тоже знамя пехотного полка вынесли, хоть бы кто написал об этом. Ну, что там ещё?
«При отступлении от Мукдена 1‑й Восточно—Сибирский стрелковый полк вышел из боя с японцами в составе 3‑х офицеров и 150 нижних чинов. Но сохранил знамя.
— А в Мокшанском полку сколько осталось? И никто не напишет… Обидно… Героически дрались, а в России о мокшанцах никто не узнает… И про Фигнера никто не вспомнит, — расстроился он.
— Бог узнает. У него там всё записано, — отложил газеты Глеб. — И мы всю жизнь будем помнить…
Наступила Пасха.
— Это ж надо? — возмущался Кусков. — Куриных яиц не достанешь, — оглядел аккуратные ряды палаток и коновязи в вётлах.
— Зато тепло, как у нас летом, — нашёл положительный штрих Рубанов, посмотрев в ультрамарин неба с белесыми облаками, и полюбовавшись потом ромашками в зелени травы: «Становлюсь лирическим, как старший брат. Я воин, а не поэт».
И тут запел соловей… На душе стало тепло и приятно…
— Господа! Христос Воскресе, — преподнёс друзьям по гранате капитана Лишина.
— Воистину Воскресе, — воскликнул Кусков, одарив товарищей фиолетовыми в крапинку перепелиными яичками. — У китайцев купил, — прояснил ситуацию. — Там ещё яйца куропатки были, но неприлично как–то… Сами понимаете… Командарм всё–таки.
— Чего же теперь, и куска сахара не съесть, коли генерал Сахаров штабом Маньчжурской армии руководил, — подбросил дарёное яичко Ковзик. — Ну а я вам дарю своё начальское — благодарю… В рифму получилось, — хохотнул подъесаул. — И по коробку спичек в придачу.
— День такой! На стихи тянет. А не могла бы ваша благодарность, Кирилл Фомич, выразиться как–то более весомо…
— Обоснуйте, уважаемый Глеб Максимович, — вновь подкинул яичко Ковзик и не поймал.
— Пока нет японских поползновений, не могли бы вы отпустить меня в лазарет, поздравить с Пасхальным днём одну особу, а вольнопёра в это время, обременить каким–нибудь делом…
— Это я могу, — искал в траве яичко Ковзик.
— Господин подъесаул, вы не находите, что приняли весьма неприличную позу во время разговора с людьми.
— Этой позой я выражаю своё отношение к студентам, — распрямился он, найдя, наконец, яичко. — Да идите, господин сотник, в свой лазарет, пока господин Кусков уставы учит.