— Не более часа, мой друг, — согласился Ковзик.
Быстро миновав деревушку и насаждения гаоляна, чуть запыхавшись, Рубанов в растерянности остановился у санитарных подвод, наблюдая за суетой и сборами.
В чувство его привёл толкнувший в плечо пожилой ездовой, с мешком крупы на спине.
Отойдя с тропы под берёзку, Глеб осмотрелся, узрев у одной из подвод красноносого санитара, и чуть не бегом направился к нему.
— Там! — глядя сквозь офицера мутными глазами, указал рукой направление.
«Вчера, видимо, весь запас дивизионного спирта вылакал, дабы врагу добро не досталось», — улыбнулся, заметив у подводы Натали, и тут же ему на грудь прыгнула Ильма.
Потрепав собаку за холку, подошёл к девушке.
— Глеб, а мы завтра в поход, — как–то отстранённо улыбнулась она, поправив над бровями белую косынку. — Грузимся вот, — аккуратно положила на подводу сумку с нарисованным красным крестом.
«Что–то ни переживаний за меня, ни волнения… Ильма больше чувств проявила», — поцеловал ей руку.
— Глеб, — мягко отстранилась она, — здесь же не Петербург.
— А здесь ты разве не дама? — дрогнул голосом от неожиданного внутреннего волнения.
— Здесь я — сестра милосердия… Дамы в перчатках ходят и в шляпках, — чуть подумав, чмокнула его в нос. — Пардон, господин сотник, хотела в щёку, но Ильма подтолкнула, погладила собаку, ласково улыбнувшись офицеру.
— Так исправьте недоразумение, — подставил он щёку. — Да не ты, Ильма, — шутя, оттолкнул намеревавшуюся лизнуть его псину. — На человека стала похожа… Поправилась, отмылась…
— Ага! Сама она отмылась, — потёк ни к чему не обязывающий лёгкий разговор.
— Мне тоже завтра в поход. Пришёл попрощаться…
— Ну что ты говоришь, — испугалась девушка. — Скажи: пришёл наведать… или навестить… А то — прощаться…
«По–моему, на самом деле переживает за мою жизнь», — обрадовался офицер.
Утром, до восхода солнца, бедовый казак, держа в руках папаху, просунул в палатку голову:
— Подъём, господа, — сладко зевнул он.
— Да чтоб тебя, Аника–воин, — ответно зевнул Ковзик. — Глеб, поднимайся, труба зовёт, — и взаправду услышал звук трубы.
Ёжась от утренней прохлады, Глеб выбрался из палатки.
Сотня кипятила чай. Казаки, как угорелые, носились с котелками, наливая в колодце воду.
— Ваши благородия, — подлетел к ним бедовый казак с парящим котелком, — завтрак подан, — ржанул он, радуясь ясному утру, показавшемуся за деревьями солнышку и лёгкому ветерку.
Ковзик у ближайшего костра, выхватив тлеющую ветку, прикурил добытую где–то сигару.
Как и много раз до этого дня, после молитвы двинулись в поход.
Глебу нравились именно первые минуты движения в боевом порядке, от возникающего в душе возбуждающего чувства риска, от чувства подстерегающей опасности, напрягающей и мобилизующей организм.