– Здравствуй, чудо ты мое, – сказал полковник.
– Здравствуй! – сказала она. – А я уж боялась, что тебя не застану. Прости, что я очень поздно.
Голос у нее был низкий, нежный; она старательно выговаривала английские слова.
– Ciao, Андреа, – сказала девушка. – Как Эмили и дети?
– Наверно, не хуже, чем в полдень, когда вы задали мне этот же самый вопрос.
– Пожалуйста, простите, – сказала она и покраснела. – Я почему-то ужасно волнуюсь, и потом я всегда говорю невпопад. А что мне надо было спросить? Ах да, вы весело провели здесь день?
– Да, – сказал Андреа. – Вдвоем со старым другом и самым нелицеприятным судьей.
– А кто он такой?
– Шотландское виски с содовой.
– Ну что ж, если он хочет меня дразнить, пусть дразнит, – сказала она полковнику. – Но ты не будешь меня дразнить, правда?
– Ведите его к тому столику в углу и разговаривайте с ним там. Вы оба мне надоели.
– А вы мне еще не надоели, – сказал полковник. – Но мысль у вас правильная. Давай, Рената, лучше сядем за столик, ладно?
– С удовольствием, если Андреа не рассердится.
– Я никогда не сержусь.
– А вы с нами выпьете, Андреа?
– Нет. Ступайте к вашему столику. Мне тошно, что он пустой.
– До свидания, саrо[29]! Спасибо за компанию, хоть вы и не хотите с нами посидеть.
– Ciao, Рикардо, – коротко сказал Андреа. Он повернулся к ним сухой, длинной, нервной спиной, поглядел в зеркало, которое всегда висит за стойкой, чтобы видеть, когда выпьешь лишнего, и решил, что лицо, которое на него оттуда смотрит, ему не нравится. – Этторе, – сказал он, – запишите эту мелочь на мой счет.
Он спокойно дождался, чтобы ему подали пальто, размашисто сунул руки в рукава, дал на чай швейцару ровно столько, сколько полагалось, плюс двадцать процентов и вышел.
За столиком в углу Рената спросила:
– Как ты думаешь, он на нас не обиделся?
– Нет. Тебя он любит, да и ко мне хорошо относится.
– Андреа очень милый. И ты тоже очень милый.
– Официант! – позвал полковник, а потом спросил: – Тебе тоже сухого мартини?
– Да. Пожалуйста.
– Два самых сухих мартини «Монтгомери». Официант, который когда-то воевал в пустыне, улыбнулся и отошел, а полковник обернулся к Ренате.
– Ты милая. И к тому же очень красивая. Ты мое чудо, и я тебя люблю.
– Ты всегда так говоришь; я, правда, не очень понимаю, что это значит, но слушать мне приятно.
– Сколько тебе лет?
– Почти девятнадцать. А что?
– И ты еще не понимаешь, что это значит?
– Нет. А почему я должна понимать? Американцы всегда так говорят, когда собираются уехать. У них, наверно, так принято. Но я тебя тоже очень люблю.
– Давай веселиться, – сказал полковник. – Давай ни о чем не думать.