– Ну, меня ты, пожалуйста, не трогай!
– Дочка, – сказал полковник, – когда же ты поймешь, что мне можно над тобой шутить, – ведь я тебя люблю!
– Я это поняла. Но, знаешь, гораздо веселее, когда шутки не очень грубые.
– Хорошо. И я понял.
– Сколько раз ты думал обо мне на этой неделе?
– Все время.
– Нет, скажи правду!
– Правда. Все время.
– Ты думаешь, у нас с тобой это такой уж тяжелый случай?
– Почем я знаю, – сказал полковник. – Как я могу знать?
– Надеюсь все-таки, что у нас с тобой это не такой уж тяжелый случай. Я никак не думала, что это будет такой тяжелый случай!
– А теперь думаешь?
– Да, теперь я вижу, – сказала девушка. – Теперь, и навсегда, и во веки веков. Я правильно сказала?
– Довольно и одного «теперь». Скажите, Этторе, а этот тип с обаятельным лицом – рядом с ним сидит такая симпатичная женщина, – он не в «Гритти» живет, а?
– Нет, – сказал Этторе. – Он живет поблизости, но иногда ходит в «Гритти» обедать.
– Великолепно, – сказал полковник. – Теперь я знаю, на что мне смотреть, когда нападет тоска. А кто ему эта женщина? Жена? Мать? Дочь?
– Увы! Не знаю! – сказал Этторе. – Мы тут в Венеции почему-то за ним плохо следили. Он у нас почему-то не вызывал ни любви, ни ненависти, ни страха, ни подозрений. Но вас он в самом деле интересует? Я могу расспросить Чиприани.
– Давай-ка лучше закроем на него глаза, – сказала девушка. – Ты так, кажется, говоришь?
– Что ж, давай закроем.
– Ну да, раз у нас так мало времени, Ричард. Зачем на него тратить время?
– Я смотрел на него, как на рисунок Гойи. Лица ведь – те же картины.
– Смотри на мое лицо, а я буду смотреть на твое. Давай на него закроем глаза, хорошо? Он ведь пришел сюда просто так и никому не мешает.
– Давай я буду смотреть на твое лицо, а ты на мое не смотри.
– Нет, – сказала она. – Это нечестно. Мне ведь твое лицо надо запомнить на целую неделю.
– Ну а что ж тогда мне прикажешь делать? – спросил ее полковник.
К ним опять подошел Этторе – это был отчаянный заговорщик, и, быстро, как истинный венецианец, наведя справки, он сообщил:
– Мой товарищ, который работает в той гостинице, говорит, что он выпивает три-четыре рюмки виски, а потом садится и пишет очень длинно и бегло далеко за полночь.
– Представляю, как это увлекательно будет читать!
– Да, и я себе представляю, – сказал Этторе, – Данте, наверно, работал иначе.
– Данте был тоже vieux con,[32] – сказал полковник. – Как мужчина, а не как писатель.
– Вы правы, – признался Этторе. – Никто из знатоков, кроме флорентийцев, не будет этого отрицать.
– Начхать нам на Флоренцию, – сказал полковник.