– А как насчет жены и bambini?
– У меня их нету. Ваши средние бомбардировщики разбили наш дом в Тревизо.
– Обидно.
– Вы тут ни при чем, – сказал официант. – Вы были такой же пехтурой, как и я.
– И все равно обидно. Разрешите мне вам это сказать?
– Пожалуйста, – сказал официант. – Но разве это поможет? Счастливо, полковник. Счастливо, сударыня.
Они спустились в гондолу, и сразу же началось всегдашнее волшебство: послушная лодка вдруг качнулась у них под ногами, потом они стали усаживаться в темноте, потом пересели, когда гондольер принялся горланить и чуть накренил лодку, чтобы легче было править.
– Ну вот, – сказала девушка, – теперь мы дома, и я тебя люблю. Поцелуй меня, пожалуйста, чтобы я знала, как ты меня любишь.
Полковник прижал ее к себе, она закинула голову, и он целовал ее, пока от поцелуя не осталось ничего, кроме горечи.
– Я люблю тебя.
– Что бы это ни значило, – прервала она его.
– Я люблю тебя и знаю, что это значит. Портрет красивый. Но что же тогда ты сама?
– Дикарка? – спросила она. – Растрепа? Неряха?
– Нет.
– Неряха – одно из первых слов, которому я выучилась от гувернантки. Так говорят, когда плохо причешешься. А лентяйка – это когда на ночь проведешь по волосам щеткой меньше ста раз.
– Я сейчас проведу рукой, и они растреплются еще больше.
– Раненой рукой?
– Да.
– Но мы не так сидим. А ну-ка, поменяемся местами!
– Ладно. Вот это разумный приказ, ясный и понятный.
Они очень веселились, пересаживаясь и стараясь не нарушить равновесие гондолы.
– Ну вот, – сказала она. – Но обними меня крепко другой рукой.
– Ты всегда знаешь, чего тебе хочется?
– Всегда. По-твоему, это нескромно? Слову «нескромно» меня тоже научила гувернантка.
– Нет, это хорошо. Подтяни повыше одеяло – чувствуешь, какой ветер?
– Он дует с гор.
– Да. И откуда-то еще дальше.
Полковник слышал, как бьет волна по доскам гондолы, ощущал резкие порывы ветра и знакомую издавна шершавость одеяла, а потом почувствовал прохладное тепло и прелесть ее тела, и упругость груди, которой легко касалась его левая рука. Тогда он провел искалеченной рукой по ее волосам раз, другой и третий, а потом поцеловал ее, чувствуя, как из души его уходит даже горечь.
– Пожалуйста, – попросила она, совсем спрятавшись под одеяло, – теперь я тебя поцелую.
– Нет, – сказал он. – Я тебя.
Ветер был ледяной и резал лицо, но под одеялом ветра не было, там не было ничего, кроме его искалеченной руки.
– Пожалуйста, милый, – сказала девушка, – пожалуйста, не надо.
– А ты ни о чем не думай. Ни о чем на свете.
– Я не думаю. Ни о чем.
– Молчи.
– Тебе хорошо?