– Нет.
– Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.
– В этом случае «пожалуйста» лишнее.
– Я, того и гляди, сама стану лишняя. Если ты умрешь, ты, по крайней мере, не сможешь меня бросить.
– Ну, знаешь, это уже грубо, – сказал полковник – следи-ка за своим язычком.
– Я становлюсь грубой, когда ты грубишь, – сказала она. – Ты ведь сам хочешь, чтобы я была хоть немножко на тебя похожа.
– Я не хочу, чтобы ты хоть в чем-нибудь была не такая, какая ты есть. Я люблю тебя всей душой, окончательно и бесповоротно.
– Иногда ты умеешь говорить приятные вещи очень понятно. А что, если не секрет, вышло у тебя с женой?
– Она была женщина честолюбивая, а я слишком часто бывал в отъезде.
– Ты хочешь сказать, что она ушла от тебя из честолюбия, а тебя никогда не бывало дома из-за твоего ремесла?
– Вот именно, – сказал полковник, вспоминая прошлое почти без горечи. – Честолюбия у нее было больше, чем у Наполеона, а таланта – как у первого зубрилы в школе.
– Что бы это ни значило, – сказала девушка. – Но не будем о ней говорить. Жаль, что я тебя о ней спросила. Ей, должно быть, очень обидно, что она с тобой не живет.
– Ничуть. С таким самомнением, как у нее, не обижаются, а замуж она вышла, чтобы примазаться к военной верхушке и приобрести связи, полезные для ее профессии или, может, для ее искусства. Она была журналисткой.
– Но это ужасные люди! – воскликнула девушка.
– Верно.
– Как ты мог жениться на журналистке и позволить ей этим заниматься?
– Я же говорил, что у меня в жизни бывали ошибки, – сказал полковник.
– Давай поговорим о чем-нибудь приятном.
– Давай.
– Нет, это ужасно! Как ты на это решился?
– Не знаю. Я бы мог тебе рассказать подробно, но давай лучше обойдем этот вопрос.
– Давай обойдем. Все-таки я не думала, что это так ужасно. А ты больше такой глупости не сделаешь?
– Клянусь тебе, нет.
– И ты с ней не переписываешься?
– Конечно, нет.
– Ты не расскажешь ей о нас с тобой, она не сможет об этом написать в газетах?
– Нет. Я этой стерве кое-что рассказал, и она об этом написала. Но дело было совсем в другой стране. И к тому же она умерла.
– Правда, умерла?
– Начисто и бесповоротно. Как Феб Финикийский. Но она сама еще об этом не знает.
– А что, если бы мы с тобой гуляли по Пьяцце и ты бы ее встретил?
– Я бы посмотрел на нее в упор и не заметил. Пусть знает, что умерла.
– Большое спасибо, – сказала девушка. – Ты ведь понимаешь, как трудно неопытной девушке справиться с другой женщиной или с памятью о другой женщине.
– У меня нет другой женщины, – сказал полковник, и глаза у него от невеселых воспоминаний стали злые. – И нет памяти о другой женщине.