Паниковать я не стал, а просто пошел назад по своим следам, благо были они глубокими и в лунном свете отлично просматривались. Паника начала появляться несколько позже, спустя полчаса, когда я обнаружил, что уже в четвертый раз прохожу мимо одного и того же приметного дерева, чей ствол на уровне пояса делился аж на три стволика меньшего размера. Я прошел еще один круг, чтобы убедиться. Действительно, мои следы замыкались, будто я появился прямо посреди рощи, и с тех пор несколько раз прошел по кругу. Костра не было. Как и палаток. Поддаться панике было легко, и я это сделал даже с некоторым облегчением. Я закричал и побежал куда глаза глядят. По очереди звал каждого из своих спутников, проклинал Андрея, который завел нас в это дьявольское место, даже плакал – все тщетно. Постепенно паника улеглась – не потому, что я успокоился, скорее, просто выбился из сил. Я перестал рассекать своим телом сугробы и замедлил шаг, потом вообще остановился. Кричать я перестал еще раньше – голос пропал, вместо воплей изо рта вырывалось натужное сипение. Мне казалось, что я блуждаю уже несколько часов, что скоро должен быть рассвет, но взглянув на небо, обнаружил, что луна не сдвинулась с места. Не знаю, были это какие-то шутки со временем или проблема в моем восприятии, но мне казалось, что с того времени, как я первый раз взглянул на небо, луна вообще не поменяла своего положения. Обессиленный, я уселся прямо в снег – теплый свитер намок от пота, изо рта вырывался пар, мне было так жарко, что я готов был снять пуховик, хотя и понимал, что этого делать не стоит. Спустя еще какое-то время (луна по-прежнему оставалась на месте) я, наоборот, почувствовал, что замерзаю. Промокшая одежда неприятно холодила тело, лицо стягивал мороз. Я заставил себя встать. Бежать не было сил, но я шел вперед, стараясь согреться, – безуспешно. Мне становилось все холоднее. Несколько раз я пытался ускорить шаг, но быстро выбивался из сил и снова останавливался. Ужасно мерзли руки и ноги, хотелось скрючиться в клубок, чтобы сохранить последние крохи тепла. Скоро я уступил этому желанию и опустился в снег, привалившись к одному из кривых деревьев этой проклятой рощи. Я сидел и мечтал только о том, чтобы согреться. Мне хотелось огня, я представлял себе языки пламени, представлял себе, что я вожу над ними руками и даже целиком залажу в костер…
Последнее, что я помню, – это ощущение тепла, переходящего в обжигающий жар. Мне доводилось читать, что замерзающему человеку может показаться, что ему очень жарко, что он горит, – но как тогда объяснить, что я видел языки пламени, которое охватывает сначала мои руки, а потом поднимается все выше, к самому лицу.