Удовольствие стало целью, за кулисами которой мужчин отождествили с пенисом. Мужчина должен был возбуждаться, и больше от него ничего не требовалось. Женщины-субъекты мстили за две тысячи лет мужского господства машинальным сексом, который усиливал отчуждение. Как будто решить проблему глупости — значит самому поглупеть! Носители фаллоса женщину несправедливо отождествили с дырой, но сперма, накопленная в теле одной, увеличивала свободу всех. Трахаться, а все чувства спускать в унитаз считалось прогрессивным; но Элка не шла в ногу со временем. Она вольничала раньше, когда это было не принято, а теперь, когда это дозволялось, Элка перестала трахаться.
Она плыла против течения в этом засилье вульв и яростно входящих пенисов. Целомудренная, совершенно целомудренная, хотя и совсем еще не старая, Элка приобрела эту старомодную черту, которая ей даже нравилась. Мир перешел от женщины-объекта к мужчине-вещи, и даже к миру-вещи.
Элка любила удовольствие: она убеждалась в этом, когда радовалась своим творениям. Другими словами, сохраняя целомудрие, Элка вовсе не была фригидной. Когда рак заявил о себе, вопрос нижнего этажа отошел на второй план. Потому что низ рождается из желания, а рак уничтожает сам источник желания. Он мешает любому действию, потому что желание — движущая сила любого действия. Раковый же больной направлен в никуда.
Желание умерло, Теобальд остался.
Однажды ночью я проснулась в поту. Крестный, фиктивный муж, ночевал на кушетке. Он прибежал, он переживал, глядя на мои мучения.
— Я не хочу умирать, — лепетала я.
Теобальд побежал за транксеном.
— Ты не умрешь, — пообещал он, стуча зубами.
— Они отрежут мне грудь, сделай что-нибудь!
Крестный дал мне лекарство, похлопывая меня по спине, как младенца.
— Смотри, — сказала я в полумраке и распахнула рубашку.
У меня были две прекрасные груди — женщина знает цену таким вещам. Теобальд обрадовался малышкам, которых уже давно не видел.
— Потрогай.
С тяжелым сердцем Крестный подчинился. Он лишь издали потянулся к осужденной, которая, наверное, казалась наиболее красивой. Лучшие всегда уходят первыми.
— На что я буду похожа без нее? — рыдая, спросила я.
На этот вопрос не смог ответить даже такой отличный истец, как Теобальд.
Испорченная до мозга костей, я признаю, что инцест с Мелким Бесом вовсе не отталкивал меня, тем более что любовь с приемным отцом не такая уж кровосмесительная, как с родным. Франк знал о моей извращенности. Он уклонялся от близости со мной, говоря с загадочной улыбкой: «Все хотят завладеть твоим телом, а я владею твоей душой, принцесса!»