— Какой день у вас свободный?
— Вторник.
— Как у отца Вейсса! Он отправляет богослужение во многих местах, он мог бы вам посоветовать.
— Что это значит — «отправляет»?
— Вы новообращенная или возвращаетесь в лоно Церкви?
— Ни то, ни другое. А где отец Вейсс?
Розетт колебалась. У Элки Тристан были довольно странные манеры, но речь шла о жертве рака. Пациентка Поль-Брусса в ремиссии, Божье дитя в смертельной опасности.
— Он замещает викария в Сен-Пьер-дю-Гро-Кайю. Он необычный пастырь. Больные обожают его. Вы знаете, что каждый сантим гонорара за его книгу идет на исследования рака и СПИДа?
Каждый вторник священник выходил на улицы, его участие возвращало отверженным чувство собственного достоинства. В церкви на бульваре Бонн-Нувелль он принимал бродяг, токсикоманов и проституток. Все его знали, все его ценили. Он оказывал всем помощь и давал капельку надежды.
— Боже, дай нам силы выжить на улице! — пробормотала Розетт, крестясь.
— Одним доставляет удовольствие делать зло, другие находят радость в благотворительности.
— Деятельность отца выше социальных обязательств. В нем есть что-то святое.
— Не будем ничего преувеличивать.
Телефон зазвонил. Розетт Лабер подняла трубку.
— Нет, отца Вейсса нет. Да, наш доброволец из «Жить, как и раньше» немного опоздает, успокойте пациентку.
Розетт положила трубку.
— Это была мадам Сюржер, старшая палатная сестра из Арденн. Знаете ее?
— Да.
— У вас отняли правую грудь или левую?
— Обе.
Элка улыбалась.
— Я буду за вас молиться, — сказала дежурная, побагровев.
Она открыла свой журнал. Она использовала ту же тетрадь на пружинке, приберегая компьютер для поисков в Интернете. У сестры Лабер был почерк прилежной ученицы. А у Вейсса, наверное, тонкий, нервный, черный, практически неразборчивый.
— Что вы записываете?
— Мы все должны записывать, чтобы и священнослужители, и мирские знали о любом происшествии.
На пороге Элка обернулась.
— А вас пригласил сюда Люк Вейсс?
— Я здесь была до него, а что?
— Ничего, — сказала Элка, закрывая дверь.
* * *
Этой ночью Элке приснилось, что она, работая добровольцем по вторникам, очутилась в национальном Театре Шайо, она не осмелилась спросить главного администратора, что репетировали по вторникам. И кто. Обязанности у нее были скромные, если вдуматься, просто ничтожные, но Театр есть Театр. Просто вторничная костюмерша надеялась, что ее незаметный труд, исполняемый во имя любви к Театру, и — главная причина или второстепенная? — возможность стать ближе к Вейссу позволят ей встретить актера за кулисами.
Как же она удивилась, узнав, что вторник — как раз день «Гамлета». Значит, Вейсс и она каждый вторник будут встречаться в абсолютном единстве пространства и времени, знаменитом единстве Театра, в страшном неистовстве этих заранее распределенных ролей, которые мы оставляем за собой и в жизни.