— Ничто не может произойти без женщины, — снова начала она.
— Надо сделать возможным необходимое, — признал Вейсс.
«Ты сам не знаешь, как хорошо ты сказал, миленький отец», — подумала Элка, которая стала отныне его братом и его дочерью. Это произошло из-за его голоса, который проникал ей прямо в сердце, да и в другие области, такие же священные, хотя и пользующиеся меньшим доверием со стороны Церкви. Этот голос приводил в движение все, даже подсознание.
Наверное, говорить о любви было для Вейсса испытанием, делал ли он это до пострига?
— Я не приду во второй раз, Люк, Элка только одна.
— Когда вас будет двое или трое, собравшихся во имя меня, я буду среди вас.
— Что это означает?
— Вы знаете.
Он дышал и холодом и жаром, он переходил от теологических уроков к признаниям. Было два Вейсса. Добрый пастырь и человек из плоти, дорогой ей человек. Все смешалось.
«Боже? Я продвигаюсь», — пробормотала она, прижимаясь горящим лбом к столетнему дубу.
— Я буду молчать, все останется между нами, у вас не будет никаких неприятностей, вы сможете продолжать быть священником, это будет наша тайна.
— Бог знает любую тайну.
«И даже лучше, чем ты думаешь», — она улыбнулась в тени. Она решила привести последний довод, так сильно прижавшись к решетке, что на щеке остались следы.
— Я вам принесла подарок.
Она достала из сумки «Очи черные», компакт-диск, купленный для него в магазине «Фнак» на Монпарнасе. Она показала обложку диска сквозь решетку, потом подумала, куда его можно спрятать.
— Люк? Вы найдете мой подарок под исповедальней.
— Ваши духи мне тоже нравятся.
— Что вы сказали?
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ваши грехи вам прощаются.
— Я надеюсь. Грешник тот, кто бежит от своей любви.
Она услышала шорох материи. Он опять приближался. «Это Лиловое и Черное», — подумала она почти весело. В любовной борьбе у нее было преимущество: ее приворотное зелье, «Очи черные». Мелодия была чудесная. Услышишь один раз и хочется слушать все время.
Запах дерева в ее ноздрях мешался с запахом воска, потревоженным стойким запахом «Балтазара». Она подумала о том, как Вейсс занимался бы с ней любовью, и вспыхнула. Сквозь решетку она снова увидела его лицо. На этот раз челюсти были стиснуты. Она отодвинулась, чтобы насладиться издалека.
Вблизи Вейсс был так же хорош.
— Не забудьте «Очи черные», — посоветовала она, крестясь.
С сухим треском окошечко закрылось.
Она вышла из исповедальни, пошатываясь.
— Такой суровый? — спросил ее следующий с беспокойством.
— Наоборот, этот отец — сама любовь.
— Ну и в чем же дело?
— Да в том-то и дело, — сказала Элка и зарыдала.