— Любовь никогда не может быть преступна, — пробормотал Вейсс.
«Есть!» — подумала она.
Тишина воцарилась в кабинке. Кающаяся дала ей установиться, заполнить каждый сантиметр исповедальни, как это сделали ее духи.
— Видите ли, проблема в том, что такая любовь — благодать. Увы, некоторые отвергают эту благодать, тогда как любовь, о которой я говорю, — дар небес.
— Бог — источник всякой любви, мадам.
У него была такая манера произносить слово «любовь», какой не было ни у кого до него. Вейсс бросал «лю», как обещание, открывающее широкие перспективы, «бо» скользило, как по бархату, и задерживало «вь» так, что слово становилось бесстыдным.
Он приближался! Прижав ухо к дереву, она услышала шелест ризы по скамье. Сколько сантиметров разделяли их теперь? Два? Три? Прижав руку к сердцу, широко открыв глаза, задыхаясь, она погладила перегородку. Вейсс отступил.
— Оставьте ваши церемонии, я прошу.
— Вы, кажется, в хорошем настроении?
— Я выздоравливаю, месье.
«Выздоравливаю», — проговорила она, как потерпевший кораблекрушение повторяет на своем острове за тысячи километров от обитаемой земли название, которое он видит на носу корабля, плывущего спасти его. Под грузом волнения она замолчала. Приподнявшись, насколько могла, она увидела небывалую сцену: исповедник прятал лицо в ладонях. Он снова поднял голову. Втайне, в потемках Вейсс плакал: черная река разлилась.
— Если бы вы знали, Элка, как я счастлив, — пробормотал Люк Вейсс голосом без всяких прикрас, голосом, который решился показаться неприкрытым.
Она закрыла глаза. Миленький отец согласился наконец назвать ее по имени! Ее имя на губах священника определяло ее всю, до последней запятой, подводя итог ее скитанию в лесу без него. Она качнулась к своему наперснику, видя только что-то лиловое.
— Докажите.
— Пощадите меня, Элка.
С обеих сторон перегородки установилось бесконечное молчание.
— Почему не претворить любовь в жизнь, вместо того чтобы говорить о ней?
— Тише, тише, — умоляюще сказал он.
Снова молчание. «Вперед», — подумала она, брешь была пробита, перегородка дала трещину, любовь покидала тюрьму, чтобы хлынуть в освободившееся пространство. Теперь уже ничего не будет, как раньше.
— Отец, я — будущее. Священники будут любить женщин. Женщины станут священниками. Иначе ваша Церковь не выживет.
— Вы, кажется, хорошо осведомлены, — сказал он весело.
От землетрясения у нее отнялись руки и ноги. Сила, которая толкала ее к этому человеку, одновременно приковывала ее к месту. «Я поцелую поцелуи твоих губ», — прошептала Элка, почтив цитатой из «Песни песней».