– Я слушаю тебя, Анна. У меня нет времени. Говори.
– Я хотела… просить благословения, чтобы помочь Ольге.
– Помочь? – Настоятельница вздернула тоненькие сероватые брови. – Помочь?
– Да.
Анна понимала, что пускаться в разговоры нельзя. Она точно проиграет. Та правда – а она есть, эта правда, – мало ей знакома, она не может говорить хорошо на их языке. Наверняка и с точки зрения Бога можно было сейчас повернуть все так, что Ольгу отпустят. Но она не знает, какие слова найти, чтобы настоятельница ее услышала.
– Отдайте мне ее паспорт, – просто сказала Анна.
– Может быть, тебе твой паспорт отдать, Анна? – спросила мать Елена тоже очень просто, безо всякого двойного смысла.
– Нет, – сразу ответила Анна. Нет, она не готова к этому. Она вообще о возвращении не думает, нет. – Нет, ради бога, нет… Но… благословите… пусть Оля едет домой. Ее сюда привезли соседи. Она молодая, пусть живет.
– Здесь тоже жизнь, Анна, – прищурилась мать Елена.
– Да, конечно… Но…
– Ты же знаешь, она не домой едет. Она… – Настоятельница посмотрела в окно. – Почему она сама ко мне не придет?
– Она… – Анна замялась. Надо найти правильные слова. Не выучила она еще этот язык. Другая логика в нем, другие законы, другая лексика. – Она…
Настоятельница неожиданно встала, открыла маленький сейф и сразу достала оттуда паспорт Ольги, как будто она был приготовлен. Молча протянула его Анне.
– А захочет вернуться – пусть… – Настоятельница замолчала.
Анна была уверена, что она хочет сказать – «пусть не рассчитывает», или что-то в таком роде. Она кивнула, перекрестилась и побыстрее пошла к выходу.
– Пусть возвращается, – негромко проговорила мать Елена, когда Анна закрывала за собой дверь.
Анна вышла из корпуса и зажмурилась. Солнце ярко светило сквозь пышную зелень деревьев монастырского сада. День был именно такой, в который девятнадцатилетней девушке нужно было покидать монастырь. В такие погожие летние деньки наливаются бутоны, вырастают на пол-ладони за день новые отростки у веток, густеет трава. И девушка пусть спешит к своему цветению, каким бы оно ни было.
Анна оглянулась – Виталика не было видно – и поскорее пошла к жилому корпусу. В келье она открыла свою коробку, вытащила из-под вещей конверт, в котором лежали деньги, не колеблясь, взяла несколько купюр.
Путь у ворот ей перегородил привратник, специально вышел из своей каморки, не поленился. С некоторых пор привратники у них стали часто меняться. Игуменья не держала одного и того же сторожа больше месяца, видимо, чтобы не заводили дружбы и знакомств. Прошлый редко выходил из каморки, а новый был придирчивый, любопытный, даже непонятно, как им с Ольгой удалось вынестись одна за другой, – отлучался, видимо.