Бросилась через комнату, навстречу — и вдруг от волнения у нее потемнело в глазах, ноги подкосились, и она едва не упала.
Чтобы не расстраивать папеньку, она вернулась, села на диван, села с лицом послушной девочки, ждала его в нетерпении.
И вот в соседней зале послышались приближающиеся шаги, громкие озабоченные голоса. Дверь распахнулась, она не выдержала, вскочила, побежала навстречу.
Он появился в дверях — высокий, красивый, в узком темно-зеленом кавалергардском мундире с серебряными погонами, родной, любимый. Пухлые щеки с чудесными ямочками, два золотистых бака, высокий лысоватый лоб с остатками вьющихся белокурых волос, между бровями — морщинка, такая привычная, такая знакомая, как у его великой бабушки Екатерины Второй на многочисленных портретах, и грустные, прозрачно-голубые глаза.
Чуть позади него, ближе к окну, стоял мраморный бюст, отличная копия скульптурного портрета работы Торвальдсена — император Александр I, Александр Благословенный. То же самое любимое лицо, папенька…
Обвив его шею руками, она прижалась к нему, повисла, уткнулась в щеку, повторяя: «Папенька! Папенька!»
Он ласково отстранился, взглянул на нее с отеческой заботой, неловко переступил ногами в лакированных ботфортах, пробормотал смущенно:
— Ну, ну, Софочка!.. — и добавил с нерешительной, неуверенной, ласковой строгостью: — Мне сказали, что ты опять больна и не слушаешь докторов. Если бы ты знала, как это меня огорчает! Прошу тебя, делай в точности все, что они велят…
— Я совсем здорова, папенька, — перебила она, прижалась теснее. — Всего лишь маленький жар, это пройдет.
И наперекор своим словам от волнения закашлялась, сотрясаясь узкой детской спиной.
— Ну вот, ну вот, видишь… — папенька поник, сутуло опустив плечи. — Вот видишь… да ты совсем больна! Тебе нужно на юг… здешний климат для тебя губителен!
— Нет, не сейчас! — зашептала она растерянно, мешая французские слова с русскими. — Я не буду кашлять, не буду болеть, только не уходите, прошу вас, не уходите! Побудьте со мною! Помните, вы обещали, что уйдете в отставку, мы уедем и будем вместе, всегда вместе…
— Да, в отставку… — он отстранился, стал сразу чужим. — Ты же знаешь, Софочка, какая на мне лежит обязанность, какая огромная ответственность… какой груз…
Рядом послышались шаги, негромкий голос матери:
— Простите, ваше величество, что беспокою вас, но я непременно должна сказать…
Софья отстранилась от папеньки, неприязненно взглянула на неприлично красивое и молодое лицо Марии Антоновны.
Всегда она приходит не вовремя, всегда отнимает у нее папеньку, а он и так слишком редко навещает ее.