Дворецкий провел меня в библиотеку, расположенную на втором этаже. Судя по всему, я пришла первой. Четыре огромных окна выходили на Центральный парк, сквозь сумерки пробивались яркие огни. Было только четыре часа дня, но небо уже потемнело. На стенах висело большое количество полок с книгами по астрологии, биогенетике, искусству и технике. Я пробежала взглядом по корешкам, ни на чем не останавливаясь. Интересно, Бен действительно их читает или же они стоят тут просто для красоты? Затем я неожиданно заметила себя в зеркале над камином и удивилась.
В платье Петры, на создание которого ее вдохновила картина Уистлера, я казалась обескровленной и неземной. Полупрозрачная пудра сделала лицо бледным, а губы сияли перламутровым блеском. Я выглядела моложе и невиннее, чем в предыдущих эпатажных образах. Белое широкое платье с высоким воротником было скроено по косой и немного расклешено ниже колен. Сзади за мной плыл длинный шлейф, напоминающий сложенные крылья ангела. Но, может, на этот раз аллюзия на известный портрет слишком тонка, чтобы Бен смог ее понять? На мне был рыже-каштановый парик, перекрашенный Петрой после нашего последнего визита в Нью-Йорк. Теперь цвет идеально сочетался с костюмом.
Я размышляла о роли Фрэнсис в моей серии и о том, чем она отличается от моей вчерашней героини. С появлением модернизма искусство было изгнано из своего Эдема, и портрет Викторины Мане написал именно тогда. Она, став антиподом невинности, шагнула в будущее, в котором изображаемые на картинах предметы и люди могут шокировать, и это было неизбежно для искусства. В то же время Фрэнсис, напротив, смотрит в прошлое и отравлена тоской по его утрате. Она отражает увлечение Уистлера натурализмом, простотой и правдоподобием. Сегодня я чувствовала, что во мне присутствуют черты обеих героинь. Вчерашний вечер смутил меня. Мне очень хотелось хоть одной ногой шагнуть с Эйданом в будущее, но другая часть меня противилась этому, продолжая неотрывно смотреть в прошлое.
В дверь негромко постучали, я обернулась и увидела Бена. Он был одет в твидовый пиджак и джинсы и казался непривычно оживленным. Мне на секунду вспомнились слова Петры о том, что я всегда западаю на буржуа. Бен не говорил, просто стоял и рассматривал мой наряд. На его лице мелькнула полуулыбка, а в глазах появился блеск — или же это всего лишь отражение огня в камине? Затем Бен спокойно протянул мне руку, и я положила свою руку сверху. Его ладонь была мягкая и теплая.
— Когда мне было двадцать, я жил через дом от музея Фрика, — негромко сказал Бен. — Каждое воскресенье я ходил туда, выбирал одну картину и изучал ее в течение часа. Думаю, портрет Фрэнсис Лейлэнд был моим любимым. Уистлер выбрал себе прекрасную музу.