Он верно вспоминал Исет, как вилу, деву небесную. Ее душу уже далеко от всех межей унес незримый жеребец. Как она сама того и хотела.
— Исет! — хрипло позвала голосом Стимара вновь поднимавшаяся в нем ярость.
— Кто ты? — донесся голос Исет с неизвестной никому стороны света. — Ты слишком далеко. Подойди ближе.
Стимар не ответил ей и отступил на шаг от чадивших колес. Ярость запретила ему отвечать, чтобы не утратить своей силы. Ярость стала ждать, как одинокий волк-бирюк, глядящий издали, от леса, на огонь человечьего жилища.
Брат приближался с нарочитой неторопливостью, оставаясь только черной угольной тенью против огня, заслонившего весь восток.
Стимар затаил дыхание, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из северских воинов дрогнет и его испуг сразу обернется одним словом — только одним, но способным расколоть явь, как лед над бездонным омутом:
«Волкодлак!»
И тотчас старший брат тоже прозреет, а за ним следом — и отец. И отец тогда увидит, что он сделал, отправив младшего сына за море.
Но воины молчали, а их кони все никак не пятились прочь.
Коломир, между тем, подъехал и спустился с коня. Вся его рать оставалась в седлах, хотя без князя-воеводы, он, старший сын князя, мог велеть воинам также сойти на землю, раз уже сам сошел на нее. Он встал у воза со стороны огня, черным лицом к Стимару.
— Вот видишь, брат, — вместе с треском и воем огня донеслись через воз его слова. — Всех тебе сберег, все целехоньки. Сверху ни кровинки. А изнутри сам проверишь.
Ярость теперь уже подступала к горлу, огнем распирала Стимару грудь, и наконец он сам испугался ее.
— Брога! — позвал он своего верного помощника-побратима.
Только один Брога теперь мог его спасти, зная какое-то самое тайное слово, известное только за межами, на Слободе.
Ответа не было.
— Брога! — во весь голос позвал Стимар.
— Ушел слободской, — обронил позади, во тьме, кто-то из северцев. — Был засветло. К ночи ушел.
Стимар с трудом перевел дух и внезапно стал дрожать от озноба, хотя кожа его продолжала нестерпимо пылать, вся испекшись вблизи огня.
— Оставь их здесь, брат. Оставь, — стуча зубами, едва перебросил он слова через воз. — Не весь род Лучинов зря погублен. Заберут поутру… Пусть заберут их свои, радимичи.
— Никак дурно тебе, брат? — встревожился Коломир. — Чего тут, на жаре, печься? Поехали. Дома медом отопьешься… Не всякого закапывают живьем, чтоб и тебе такого страха не боятся. Поехали.
— Оставь их, брат, — велел старшему Стимар, пытаясь унять дрожь. — Не к добру ты с отцом полную виру берешь. Ведь жив я, брат, а не мертв. Или мертвым меня считаешь, потому и берешь за меня сполна?