матери. Подумала о том, как мы танцевали в снегу на обочине. Как моя мама закинула
голову к небу и ловила снежинки языком.
Ты убьешь меня. Пока она приближалась ко мне, я почувствовала, как в моей руке
тяжелеет нож. Если я не убью тебя первой.
Моё сердцебиение замедлилось. Я крепче сжала нож. А затем, без какого-либо
предупреждения я осознала, что я не смогу его использовать.
Если я убью этого монстра, я убью и мою мать.
Возможно, — когда-то сказал мне Найтшэйд, — однажды выбирать придется
тебе.
Я опустила руку.
— Я не могу сделать тебе больно. И не стану.
Я ожидала увидеть в глазах моей соперницы победу. Но вместо этого, я увидела
страх.
Почему? — гадала я. Я затем я осознала. Ты дерешься. Ты выживаешь. Ты
защищаешь Лорелею — но что, если тебе не от кого её защищать?
— Я — не опасна, — я замерла и прекратила сопротивляться. — Дом — это не
место, — мой голос прозвучал так же хрипло, как прежде звучал её. — Не постель, куда
можно вернуться, не двор и не новогодняя ёлка на праздники. Дом — это люди, которые
тебя любят.
Она выставила перед собой нож и зашагала ко мне, наблюдая за рукой, в которой я
сжимала клинок.
Я уронила нож на землю.
— Дом — это люди, которые тебя любят, — повторила я. — В детстве у меня был
дом, как и сейчас. Есть люди, которые любят меня, и люди которых я люблю. У меня есть
семья, которая умерла бы за меня, — я понизила голос до шепота. — А я бы умерла за
тебя.
Не за Кассандру. Не за Пифию. Даже не за Лорелею — кем бы она не была и кем бы
она не стала. За мою маму. За женщину, которая учила меня танцевать. За ту, кто целовала
мои разбитые коленки, ту, кто учила меня читать людей и каждый день говорила мне, что
она меня любит.
— Я убью тебя, — прошипела Кассандра. — И мне это понравится.
Ты хочешь, чтобы я подняла нож. Хочешь, чтобы я сражалась.
— На веки вечные, — я закрыла глаза в ожидании.
На веки вечные.
На веки вечные.
— Не смотря ни на что.
Эти слова произнесла не я. Я открыла глаза.
Женщина с ножом дрожала.
— Не смотря ни на что, Кэсси. Не смотря ни на что.
ГЛАВА 61
Дрожащие руки моей матери коснулись моего лица.
— О, малышка, — прошептала она. — Ты так выросла.
Стоило мне услышать голос моей матери, увидеть выражение её лица и ощутить
родное прикосновение её рук, что-то во мне сломалось.
— Ты такая красивая, — её голос надломился. — Малышка. Нет, — она отпрянула
от меня. — Нет, нет, нет… Ты не должна здесь находиться.
— Очень трогательное воссоединение… — директор Стерлинг поднялся на ноги.